ГЛАВА 2. АССОРТИМЕНТ ЛАВКИ МАЗЕРА
— Он вгрызался в ваши алмазные кирпичи снаружи, — сообщил я им, — а когда я весьма бегло, надо сказать, осведомился на суахили, что ему угодно, он упал замертво.
— Возможно, не смог вынести твоего акцента, — усмехнулся Адам, осматривая тело. — По-моему, это вообще никто. Настоящий Джон Доу!' У него хоть какие-нибудь документы есть?
— Я как-то не искал. Просто оттащил труп подальше, с глаз долой, и стал ждать вашего пришествия на землю.
— Проверь-ка ему карманы, нянюшка. Тип, который способен жевать кирпичи из алмазной крошки, не может не быть интересным. — Мисс Сссс молча принялась за дело. — А ты, Альф, расскажи-ка мне все по порядку. С какой стати тебе понадобилось выбегать на двор? Ты что, слабительное принял? Или просто решил пренебречь своими прямыми обязанностями?
— Ничем я не пренебрегал. Хотя, если честно, такую возможность обдумывал. Но не успел я ее обдумать как следует, как сюда ворвался этот чертов столб от коновязи да еще с обвинениями в мой адрес.
— Что? Неужели сам покойный великий Людвиг ван пожаловал?
— Да-с, Бетховен во плоти-с! И ужасно злобствовал по поводу того, что этот дух заставил его сочинить «Симфонию в блюзовых тонах»!
Адам заржал.
— Ну, полный гевальт!
— Именно эти слова я и произнес.
— И как тебе удалось это уладить?
Фиктивный персонаж в суде.
— Я на него воздействовал как психотерапевт.
— Ну-ну, ври дальше!
— Но я, честное слово, сумел на него подействовать!
— Только не говори, что там. — Адам указал на Дыру.
— А я и не говорю. Я воздействовал на него прямо здесь, возле клавикордов! И мне ужасно интересно, что на сей счет думают те, кто за тобой наблюдают.
— Cela m'importe peu. Это совершенно неважно. Давай все по порядку.
— В общем, воздействовать на него было нетрудно. Я просто напевал, выстукивая одним пальцем то, что смог припомнить из его Пятой, и вдруг он весь затрясся и заявил, что я вдохновил его на новый шедевр, и принялся как безумный набрасывать мелодию на каких-то клочках бумаги. А потом я его проводил до порога, и он благословил меня по-немецки. А за дверью я и обнаружил того типа, что жевал кирпичи…
— Да ты просто гений. Альф! Между прочим, этот великий покойник, Людвиг ван, не предложил никакой платы?
— Он был весь охвачен вдохновением. Но я все-таки умудрился кое-что с него содрать.
— Как же тебе это удалось?
— Я умыкнул часть его записей. — И я передал Адаму клочок бумаги с нацарапанными на нем нотными линейками, нотами и пометками AJlegro con brio и Andante con moto. Внизу красовались инициалы: LvB.
— Господи Иисусе! Пресвятая дева Мария! — Адам был просто в восторге.
— Это же стоит целое состояние! А не сделать ли мне тебя своим постоянным партнером, Альф?
— Нет, это уж совсем ни к чему. Но отчего это наша дорогая Глория не говорит со мной и не смотрит на меня? Неужели она за что-то на меня сердится? Может, я снова что-то сделал не так?
— Нет, дело совсем не в этом. Она просто готовится менять кожу, а это всегда повергает ее в депрессию.
— Менять кожу? Вылезать из собственной шкуры?
— Вот именно. Она ведь змеиного племени, если ты помнишь. И никогда не знает, как будет выглядеть в новой коже. Вот и волнуется.
— Но ведь змеи, меняя кожу, не меняют окраски; они просто становятся больше, и…
— Ты совершенно прав, и она все прекрасно понимает сама, но ничего не поделаешь — волнуется!
— Я просто не представляю, чтобы она согласилась утратить хотя бы часть своей привлекательности!
— Ага! И ты к ней в плен попался!
— А у вас, в вашем кошачьем племени, тоже бывают проблемы, связанные с вашим естеством?
— Господи, конечно! И еще какие! Да с ними все наши непристойные любовные песни связаны! — И Адам запел:
Коты на крышах, коты — герои, Пораженные сифилисом и геморроем, Кошки с поднятыми кверху задами Празднуют славный разврат вместе с нами…
— А что, и Глория в этом участвует? — ревниво осведомился я.
— Няня? Моя дорогая хранительница? Да ты с ума сошел! Никогда в жизни! К тому же меня всегда привлекали исключительно женщины-кошки.
Мне сразу стало легче.
— Ну тогда расскажи, где, в каком времени и как долго вы пробыли? — попросил я его. — Здесь-то всего часа два прошло.
