– Я боюсь.
– Если тебя выследят, всегда сможешь вернуться в больницу. Я буду ждать тебя. Они скажут: «Вы что, не поняли, что он психопат?»
– Я боюсь.
– Страх – это просто еще одна настоящая вещь.
– Они будут безжалостны. Презрительны, насмешливы. Меня будут ненавидеть, отвергать. Это тебе не массовые убийства, не лагеря пыток, Алиет. Это им понятно, к такому они привыкли, это рутина. Ты не все про меня знаешь. Когда мне было четыре года, я убил котенка. Это тебе не Пиночет и не вырезанные груди женщин в Бейруте, это-то им понятно, а тут – котенок. Они не простят.
– Согласна. Но ты же не обязан все говорить.
– А если догадаются, что я нормальный?
Впервые с сотворения мира у нее в глазах вспыхнул гнев.
– Не говори глупостей. Если бы ты был нормальным, меня бы здесь, с тобой, не было. Если бы ты был нормальным, я бы плюнула тебе в лицо.
– А когда мы снова будем спать вместе?
– Вопрос нелегкий, Зайка Жанчик. Серьезные психи вроде нас лишены сексуальности. А то можно вызвать подозрения. Но я обещаю сделать так, что мое состояние резко улучшится… Встретимся вне больницы.
Она серьезно на меня посмотрела:
– Конечно, пока меня тут не будет, кто-то должен кормить единорогов. Теперь их у меня сто.
– Лучше уж не говори им о своих единорогах.
– Ничего, обойдется. Я объяснила доктору, что в детстве у нас дома на ковре был выткан единорог. И с тех пор он всегда со мной. Доктор был очень доволен. Он истолковал это как регрессивный тип поведения и отказ расставаться с детством.
Я твердо сказал:
– Лучше не говорить им про единорогов, Алиетта.
– Да почему?
– На меня от них тоска зеленая нападает. Это животное мифическое. Как человек. Не могу выносить эту мысль. С ума сойду.
– Осторожно, идет Джереми…
Джереми славный парень, санитар, бывший регбист из команды Монпелье, девяносто килограммов одних мускулов, но он был тихий, и ему нужно, чтобы рядом были слабые, для того чтобы чувствовать себя чуть-чуть сильнее.
– Сделаем ему форельку?
Шутка с форелью – классическая шутка психов, она срабатывает всегда, и санитары боятся ее как огня.
– Привет, Джереми.
– Здравствуйте, друзья. Идите обедать.
Я взял Алиетту под руку, мы сделали несколько шагов, потом она остановилась и подняла руку, показывая мне что-то на самой вершине дерева:
– Смотри-ка, форель.
–Где?
– Да вон, на дереве.
На лице у Джереми обозначилось страдание. Я сказал:
– Алиетта, ну как может форель попасть на дерево?
Она пожала плечами:
– А если она ненормальная…
– Все, все, – сказал Джереми. – У меня плохие новости. Говорят, вас скоро выписывают. Вернетесь назад.
Я побледнел.
– На зад? На чей зад?
– Да ни на чей, а к вам. В физическом смысле.
– К нам? Что это значит, к нам? Где это, к нам?
– Ну, этого никто не знает, зато так говорят.
Алиетта поехала к сестре, а я – в Париж, к Тонтон-Макуту. Он обычно селит меня на седьмом этаже без лифта в комнате для прислуги. Я вам уже говорил, что Тонтон-Макута убило на войне и что с тех пор он неплохо устроился. И то правда, в каждом городе полно людей, которые погибли на войне, но все как-то живут.
Может, вам покажется, что я человеконенавистник, но я столько любил, да и до сих пор люблю такое количество людей, что вынужден защищаться. Любовь-то безумная.
***
Раз или два на меня еще накатывал удавизм, с целью избежать себе подобных и законов жанра, и я уже рассказал вам с должным здравомыслием о том, как, чтобы не нянчиться с удавом у себя дома, Тонтон-Макут отправил меня к доктору Христиансену, в Копенгаген.
Я чувствовал себя хорошо. Я покончил с матерью, напечатал ее и отдал издателю. Доктор Христиансен часто приходил со мной побеседовать в своей красивой русой бороде, которой нелегко расти на таком человеке. Он бегло говорит по-французски, что свойственно гуманистам, то есть я этим хочу сказать, что он не путается в словах.
– Знаю, друг мой, знаю: где гены есть, там наслажденья нет. Но в вашем случае ведь не папа с мамой спали. Дело, в общем, более семейное. Так что ваши гены не гаже других. Не стоит огорчаться.
Может, мне бы это и удалось, если бы на следующий день мой издатель не потребовал предъявить доказательства моего существования. И заодно известила (это была она) о своем прибытии.
