Не нужно быть великим провидцем, чтобы угадать его действия. Он зайдет в дискотеку, попросит доставить к себе в кабинет пластинку с нужной мелодией, пару раз, для души, прослушает песню и включит ее в одну из ближайших программ. Да еще со словами: "своя рука, мол, владыка". А уже кто-то третий, услышав ее по радио, пойдет на работу другой дорогой и попадет под автобус...
Ситуация, которую я развернул - одна из тончайших паутинок величайшей сети причинно-следственных связей, многократно дублирующих друг друга. Ты хоть понял, насколько все это сложно?
Вот это я точно понял.
Дед тяжело поднялся на ноги и, болезненно морщась, принялся растирать раненую ногу. Пора было идти дальше.
- Так значит, не мы куда-то идем, а нас куда-то ведут? - выдавил я сквозь надутые губы.
- Никто никого никуда не ведет, - усмехнулся дед, - если не хочешь, можешь остаться тут.
Он обнял меня за плечи и слегка потрепал по щеке:
- Ты шибко, Антон, не расстраивайся. Все, что я рассказывал, нас с тобой не касается. Мы ведь тоже... в какой-то степени, игроки. Не гении, конечно, но кое-что еще можем. Пошли, что ли?
- А можно еще вопрос?
- Можно, если только один.
- Мы с тобой за добро или зло?
- Гм-м... видишь ли, - дед почему-то замялся, - пока что мы друг за друга.
- Это, дедушка, не ответ.
- Понимаешь, Антон, есть еще один, самый Великий, третий игрок. Но он сейчас, скажем так, отдыхает. Ведь еще не закончилась ночь...
- Ночь Сварога! Это Сварог?
- Сварог - это только лишь имя. Одно из имен.
- Но что, же тогда, что?! - я в нетерпении топнул ногой. - Что еще может быть, помимо добра и зла? Пока не ответишь, никуда не пойду!
- Правь!
- Правь? Что такое правь?
- Ну, ладно! Если коротко, Добро считает, что день - это хорошо, а ночь - плохо. Зло утверждает, что ничего кроме ночи, и не должно существовать. А Правь знает, что за ночью должен приходить день и если этот круг разрывается, то все в этом мире не так. Понял? Пошли, почемучка! Обещаю тебе, что больше никогда ты не будешь задавать таких глупых вопросов...
Перевернув последнюю страницу, адмирал поймал себя на мысли, что делает это с большим сожалением.
- Кто бы ты ни был, - прошептал он в неизвестность, - но я искренне желаю тебе удачи!
- Четвертый десяток на промысле, второй пароход добиваю, а такую "беду" вижу впервые, - пробурчал капитан.
Если Иван что-то сказал - значит, что-то случилось. Если сказал больше трех слов - значит, это уже не что-то. На мостике мы были вдвоем, и я счел невежливым промолчать:
- Какую беду?
Севрюков стоял опершись на массивный блок управления и мрачно взирал на промысловую палубу. Был он в очках с затемненными стеклами, пижаме и мягких тапочках. Я примостился рядышком, глянул и офигел: рыбный мешок, поднимаясь по слипу, сам по себе подпрыгивал. На морской выпуклый взгляд, улов был намного больше обычного.
- Наверно, акула, - выдвинул я гипотезу, - а может, и две...
- Слетай, посмотри, - попросил Иван. - Сельдяная акула вальяжна, покладиста. С какого бы хрена ей так подпрыгивать?
Я выскочил на крыло и лихо слетел по трапу. Над порталом нависла белая ночь. Осколки припайного льда стремились на юг, толкая друг дружку подтаявшими боками. Истошно орали глупыши, клуши и чайки. Матросы уже "подсушили" мешок, взяли его на удавку. Тралмейстер "раздергал" последний узел и рыба хлынула в ящик.
Ох, и знатная треска на Шпицбергене - крупная, мощная! "Камуфляж" на спине выцветший, бледный, как у дембеля за сто дней до приказа. А пузо - белее снега. Эк она пританцовывает! Я запрыгнул на железный приступок, приподнялся на цыпочках, сунул нос в "закрома" и чуть не столкнулся с огромной усатой рожей, огромной, как дембельский чемодан.
Грузовая лебедка громко сказала "Вау!" и вниз полетел тяжелый гачек со стропом:
- Чвяк!!!
- Атас, мужики! - крикнул Валера Сапа, управлявший той самой лебедкой и пулей слетел с "пьедестала".
- Ма-мо! - раздельно выдохнул кто-то.
- Вэ-э! - свирепо взревела рожа, выплевывая трещину. - Вэ-э-э!!!
