– Закон не возбраняет владеть таким мишкой? – спрашиваю я. Чем больше я смотрю на это животное, тем больше думаю: неужто нам всамделе только что привезли этого опасного зверя, который взрослым будет весить девятьсот фунтов?[75] Имеете представление, какую кучу способен навалить зверь в девятьсот фунтов весом?
– Это чистопородный большой пиренеец, – сообщает мне Мэйдлин, ожидая, что у меня дух захватит от потрясения.
Не захватывает.
– Ого, потрясающе, – обращается к родителям Картер. – Спасибо вам, дорогие, огромное. Вы же знаете, мне всегда хотелось такую.
Я потрясенно взираю на него. Ему всегда хотелось иметь домашним животным лошадь? Этот зверь вымахает больше нашей машины.
– Как восхитительно! Мы должны приучать не гадить дома и пса, и новую малышку. Можно ли их обоих научить справлять нужду на улице? Или нам нужно песику памперс надевать? Выбери кого-то одного, потому как двоих мы не потянем, – шепчу я Картеру, пока он гладит собаку, а его родители занимают место на диване.
– Не волнуйся. Все будет прекрасно, – шепчет Картер в ответ и встает, позволяя Гэвину побегать кругами по комнате вместе с собакой, которая, играя, догоняет его.
– Пусть только попробует нагадить мне в туфли, я тогда тебя туда носом ткну, – предупреждаю я.
– У меня с собой в машине все необходимые документы от Американского клуба собаководства, – сообщает Мэйдлин, – а также сертификат чистоты породы от заводчика.
Супер. Пес-то классом повыше нас будет.
– Как его зовут? – спрашивает Картер.
– Реджинальд Филлип Третий, – отвечает Чарльз.
– Ой, это нужно немедленно заменить, – бурчу я.
– Я хочу звать его Бад, – заявляет Гэвин, который вместе с собакой кругами носится по комнате.
– Это хорошее имя, – кивает ему Картер.
– Я знаю. Я его так называю в честь твоего, папочка, сока, который ты пьешь[76].
– А может, подождем немножко, прежде чем решим, какую кличку ему дать? – говорит сыну Картер.
– Реджинальд Филлип, сидеть! – дает команду Мэйдлин.
Мы оборачиваемся и видим, что пес забрался Гэвину на спину, положив лапы тому на плечи. Гэвин же продолжает бежать, заливаясь смехом. Все это напоминает какую-то жуткую разновидность танца паровозиком.
– Ха-ха, – заливается Гэвин. – Что он делает? Так смешно!
– О, бог мой, он случку устраивает с нашим малышом, – бурчу я, толкая Картера в плечо, чтоб он сделал что-нибудь.
Картер вскакивает и за ошейник стаскивает пса с Гэвина.
– Э‑э‑эй, ты зачем это сделал? Мы же играли, – недовольно тянет Гэвин.
– Ну-у, он пытался пописать на тебя, – говорит ему отец.
Я гляжу на него, будто он умом тронулся, но Картер только плечами пожимает и тихонько говорит:
– А что? Ну, запаниковал. Не могу же я ему растолковывать, что значит случку устраивать!
Гэвин издает очередной восторженный вопль, и мы снова видим, как пес обхватывает лапами его плечи и принимается дергать задницей.
– Уакки, якки, факки, сейчас я на тебя пописаю! Уакки, якки, факки! – скандирует Гэвин, пока эта парочка скачет по комнате, а Картер опять старается их разделить.
– Пожалуй, вам понадобится оскопить его как можно скорее, – заявляет Мэйдлин, храня на лице полную невозмутимость.
Ничего себе, вы понимаете? Пес пытается продолжить род с моим сыном.
– Все по вагонам, паровоз отправляется! Все по вагонам, поезд трогается! ТУ-У‑ТУ-У! – подает сигнал Гэвин, и пес с радостью играет роль последнего вагона.
– Картер, купи мне шланг.
23. «Тебе же говорили: не смотри!»
Спустя пять месяцев
– Последняя возможность передумать. Ты уверена, что так нужно? – спрашивает Картер, заводя машину и задом выезжая от дома на улицу.
– Богом клянусь, если ты еще раз задашь этот вопрос, то я тебе задницу оторву. Так и кажется, что тебе хочется раскурочить мне влагалище, – говорю я ему.
Сегодня большой день. Тот, которого я в равной мере страшилась до смерти и ждала: мое плановое кесарево сечение. Мы едем в больницу, куда меня помещают. Картер сомневался в моем решении делать повторное кесарево с того самого дня, когда шесть месяцев назад меня об этом спросил врач.
– Не в том дело, – объясняет Картер. – Просто я хочу быть уверен, что ты не пожалеешь, что так и не испытаешь естественного деторождения. Я слышал, некоторые женщины, делавшие кесарево, по-настоящему впадали в депрессию оттого, что им не привелось познать счастья исторгнуть из себя ребенка.
