– Подумывал о том, чтобы сделать это за ужином. В каком-нибудь по-настоящему романтичном месте. Ведь, кажется, ты как-то советовал мне так и поступить, ну, в тот вечер, после того, как мы смокинги примеряли, а?
Джим смущенно глядит на меня:
– Я? Не припоминаю. Хотя, учитывая, что тогда я проснулся в три часа утра в вашей ванне и без штанов, вполне возможно, что у меня появились по-настоящему хорошие идеи. – Потом оживляется и восклицает, с маху шмякая наряд на столик: – О‑о‑о‑о‑о! Верный вариант на все сто: ты должен сделать предложение во время банкета накануне нашего сочетания, в следующие выходные.
– Да ты что? Ну, не знаю. Это как бы наезд на вас с Лиз. Это же ваш особенный день.
– Притормози, Дѐвица-с‑манерами. Я ж не прошу тебя устраивать двойную свадьбу. Просто подбрось за ужином вопросик. Боже, молю, пошли мне сейчас мысли о чем-то еще, а не о бегающих по проходу в церкви, бутоньерках да обо всем особенном – тканях, нарядах, аксессуарах!.. – взмолился Джим.
– Может, на вашу свадьбу и часы на руках должны быть какие-нибудь особенные? Швейцарские, например? – вопрошает Дрю, изображая руками букву «Х» и выговаривая слова с особым шиком.
– Смешно. Только дождись, когда Дженни подцепит тебя на свои крючки, и тебе придется иметь дело с ее психичкой мамашей. Всякий раз, когда миссис Грэйтс заходит в комнату и сует мне на показ образчик какой-нибудь ленты, меня так и тянет сказать: «Нет, вы видели? Да оно мне на хер не нужно. Вот туда б оно и пошло». Еще один особенный оттенок для скатерти, чтоб стол покрыть, и я уговорю всех и каждого прихватить с собой закуски и складные садовые стульчики да завалиться к нам на задний двор, где Дрю примет по Интернету посвящение в духовный сан и совершит обряд, – горюет Джим. – На днях Лиз спросила, что я думаю насчет дважды печенной картошки. Откуда, на хер, мне знать? Я что, должен все это время думать насчет дважды печенной картошки? В этом я, стало быть, не прав? Это что, так положено, чтобы взрослые люди имели мнение насчет дважды печенной картошки?
Вид у Джима был такой, словно у него голова вот-вот лопнет. Стоит, руки протянутые, будто о понимании молит или о каком-то особом мужском объятии. Поскольку мы с Дрю до мужских объятий не охотники, Джим в конце концов опускает руки и продолжает свою бурную тираду:
– А мои родители! Эти добрые христиане уверены, что по бутылке вина на каждый стол – вполне достаточная выпивка. Вот собственные слова моей матушки: «Если не хватит, так не хватит. Людям придется довольствоваться водой».
У Дрю отпадает челюсть, и в этот миг машина, с которой мы закончили, движется дальше по линии, а на ее месте появляется новая.
– Водой? На свадьбе? Не понимаю, – потерянно восклицает он. – Ты Иисуса пригласил? Это единственный способ, что такое будет приемлемо.
– Прошу тебя, из любви к Господу, сделай предложение Клэр на банкете, чтобы хоть один вечер моя будущая теща визжала в чье-то еще ухо. Я тебя умоляю, – просит меня Джим.
Думаю над предложением Джима, пока работаю над очередной машиной. Ресторан, где состоится предсвадебный банкет, место и вправду красивое. И все наши друзья станут там очевидцами события, а это, уверен, Клэр еще как понравится. Чем больше крутил я эту мысль в голове, тем больше укреплялся духом.
Остаток вечера на работе пролетает незаметно: Дрю с Джимом помогают мне составить идеальный план того, как предложить Клэр стать моей женой.
Вечером следующей пятницы Клэр, Гэвин и я паркуемся на стоянке «Пирса W», великолепного кливлендского ресторана, служащего береговым опознавательным знаком и сооруженного в виде корпуса роскошного океанского лайнера. Из него, вознесенного на самую вершину скалы над озером Эри, открывается дух захватывающий вид, что наделяет меня стопроцентной уверенностью в выборе наилучшего места для предложения руки и сердца.
После короткого договора по всему обряду венчания в церкви, где на следующий день состоится свадьба, каждый предвкушает душевный вечер с хорошей едой и выпивкой. В церкви Джим с Дрю всю дорогу то и дело тайком поглядывают на меня, подмигивают, при каждом удобном случае локтем подталкивают. Я до того дошел, что готов был врезать Дрю в живот прямо под статуей Девы Марии.
