А я?
И тут я поняла неприятную истину, от которой бежала и которую с трудом могла произнести вслух. Но если я не скажу это сейчас, потом сделать это будет куда труднее.
– Но я не такая! Я самая обычная! У меня ведь ничего нет! Ни имени, ни денег, ни внешности… Ни дара! Я никто! – я вырвалась из его рук и отступила назад.
– Кэсси, это неважно, – обескуражено пробормотал Ноилин, удивленный отчаянной горечью моих слов.
– Для меня – важно! Это неправильно! Я Вам не ровня! Мы слишком разные. Я стану старой, а Вы… Вы скоро пожалеете, что связались со мной. Я скоро надоем Вам.
– Вот, значит, как ты обо мне думаешь? – помрачнел Ноилин.
– Я уже не знаю, что думать, – ладонями я крепко сжала виски, словно таким образом могла остановить водоворот мыслей и чувств, раздирающих меня, – Что это на меня нашло? Как я вообще могла мечтать, что мы можем быть вместе? Это невозможно. Вы… и я. Разве только на короткое время… Но я так не хочу. Я так не выдержу. Потом мне будет еще больнее.
Ноилин коротко рыкнул, резко схватил меня за руку и поволок к двери.
– Не жалуйся потом, что я тебя не предупреждал, – с яростным шипением пробормотал он, не обращая ни малейшего внимания на мое сопротивление, – Я буду кошмарным мужем, это я обещаю.
В ужасе я отпрянула, попыталась вырвать руку…
– Нет, нет, я не это хотела сказать…
… но Хед сжал мою ладонь еще сильнее.
– Теперь уж ты меня слушай и не перебивай, противная девчонка. Я буду исчезать и появляться, потому что у меня есть много дел, о которых ты пока не знаешь, а иногда и знать не будешь – ради твоего же спокойствия. У меня отвратительный характер и еще худшие привычки. И еще я стар – а это много значит, чтобы ты ни говорила. Но я буду любить тебя, Кэсси, столько времени, сколько нам с тобой будет отпущено. Год, два, десять – не знаю. Но я не отпущу тебя, не надейся. А теперь идем.
– К-куда?
– В Ратушу, – рявкнул он, – Или где еще можно здесь пожениться?
Мы не остались в Ульмаке. Вечером того же дня, когда Ноилин выволок из-за обеденного стола ошарашенного ульмакского мэра, я съехала из гостиницы госпожи Шилы и переехала в другую, куда более роскошную и принявшую графа Ноилина с распростертыми объятиями, а на завтра мы и вовсе уехали. Не стоит считать, что наше странное, поспешное бракосочетание прошло без сучка, без задоринки. Я, разумеется, заявила, что не собираюсь выходить замуж за того, кто делает мне предложение из жалости и сострадания. Ноилин пообещал, что запрет меня в гостиничном номере до тех пор, пока я не поумнею. Если я до сих пор не поняла, что слово «жалость» к нему отношения не имеет, то он готов представить мне на обозрение любые другие черты своего склочного, мерзкого, деспотичного и безусловно невыносимого характера… Но как оказалось, я давно уже не боялась «безусловно мерзкого Хеда Ноилина» и спокойно переносила вспышки его гнева. Может, мы и вправду не такие уж несовместимые?
И я стала его женой. Здравый смысл проиграл.
Возвращаться в Кермис водой мы не захотели. В средствах Ноилин стеснен не был – с собой у него было достаточно золота и камней («Из сокровищ Эрранага?» – ехидно поинтересовалась я. «Заткнись», – ласково посоветовал он), да и в случае чего местный королевский банк всегда мог предоставить господину графу нужную денежную сумму.
Поэтому до Лилиена мы добирались в роскошной карете, запряженной четверкой лошадей. За окном буяла весна, спешить нам было некуда, да и не хотелось, а потому поездка оказалась на удивление приятной – мы успевали и местные красоты осмотреть, и друг другом налюбоваться, и наговориться вдоволь.
Теперь мы и правда не могли наговориться. Прошли те времена, когда он скупо цедил слова и с мукой в очах бросал в даль взоры. Постепенно, день за днем, Хед вытянул из меня всю историю моей жизни с того момента, как я очнулась на Воробьином рынке в Вельме – о том, что было до этого, спрашивать у меня было бесполезно, ибо память моя так до конца и не восстановилась и зияла прискорбными дырами именно в местах моего путешествия от Зеркального зала в Ратуше Кермиса до падения под ноги кухарке Дороте в Вельме.
