Стоят в ряд литейщики, передают друг другу болванки. Непийвода — возле платформы. Один зацепит клещами, качнется — и болванка уже падает у ног другого, тот нагибается, поднимает, передает дальше… Непийвода подхватывает и бросает на платформу. Половина поля уже очищена. Еще нагрузить платформу, разгрести песок — и конец смены.
Ноги и руки будто свинцом налиты, в голове гудит. Движения точны, строго рассчитаны, однообразны — нельзя ни спешить, ни медлить. Зрение, нервы, слух, мускулы — все напряжено. С металлом шутки плохи.
Слава богу, скоро конец. Кажется, Непийвода еще никогда так не уставал и не выбивался из сил. Однообразные покачивания ближайшего соседа, мелькание тяжелых болванок… Ни разу они не мелькали так быстро, ни разу с таким грохотом не бухались у его ног, никогда пот так не заливал лицо.
Переступил с ноги на ногу. Все закружилось перед глазами. Что-то закричал десятник. Не успел опомниться, как тяжелая многопудовая болванка ударила по ногам, и он повалился навзничь. К нему бросились люди…
8
Так Иван Макарович Непийвода оказался в больнице. Лежал с обескровленным, серым лицом, под серым одеялом забинтованные обрубки ног. Грустно смотрел на детей, стоящих у кровати. Трехлетняя Харитя жмется к матери, исподлобья бросая испуганные взгляды на отца.
Никто не знает, что делать.
Молчание становится невыносимым, и отец, с трудом разлепив запекшиеся губы, говорит:
— Катерина, пойди в контору. Мне там деньги должны дать.
— Ладно, — кивает она. Жалея мужа, не говорит, что уже была в конторе, что инженер бросил: «Сам виноват».
— Почему никто не приходит? — спрашивает Иван Макарович.
— На работе все.
— А я и забыл.
И снова разговор не клеится.
Непийвода думает о том, с чего он начал и до чего докатился: остался без ног, и дочери разбредутся по свету нищими. Всегда торопился на завод, надеясь когда-нибудь вырваться из города. Был чернорабочим — его силе все завидовали, и десятник хвалил. Выбился в люди, стал, литейщиком, а перед тем сколько «магарычей» поставил… В стороне от всего был: тихий, покорный, молился богу да почитал царя-батюшку… И теперь только на царя надежда. Если б его императорскому величеству было известно, что в далеком Екатеринославе на Брянском заводе есть литейщик Непийвода, с которым приключилась беда, разве могущественный самодержец бросил бы Ивана на произвол судьбы? Ведь не по своей вине он стал калекой. А что, если написать царю письмо?
Мысль эта овладела им. А может, он такой счастливый, что послание дойдет до императора? Ведь сам видел картинку, не помнит только где… Царь в госпитале раздает солдатам кресты — награды. Был бы грамотным, сам написал, никого бы не просил. Но кто напишет? Степан? Нет, лучше Григорий.
— Катерина, пускай Григорий ко мне зайдет…
Григорий не мог себе представить, о чем собирается говорить с ним Непийвода. А тот встретил его без тени грусти, словно и забыл о своей беде:
— Присаживайся сюда, на койку. Ты мне очень нужен. Они, видно, заживо решили закопать меня в могилу. Черта с два! Не выйдет! Догадайся, что я придумал? Ни за что не додумаешься… Решил написать самому царю!
О заводском начальстве Иван Макарович теперь говорил сердито, со скрипучими, металлическими нотками в голосе, а слово «царь» произносил мягко, с благоговением.
— Что на это скажешь, Григорий?
— Написать можно, отчего же…
— Вот и хорошо, — обрадовался Непийвода.
— Только поможет ли?
— Поможет, — уверенно произнес Иван Макарович. — Только бы дошло письмо! Только бы не перехватили!
— А я думаю, что и царь не поможет.
— Я давно знал, что ты думаешь про царя. Но в таком деле ты мне не советчик. Если хочешь написать — пиши, нет — другого попрошу, — сердито заворчал Непийвода, а у самого мелькнула мысль, что грамотных не больно-то много, да и не каждому довериться.
— Хорошо, напишу, — поторопился согласиться Петровский. — Но уверен — зря.
— Твое дело исполнить мою просьбу.
Долго ломали голову над тем, как рассказать царю о жизни Ивана Макаровича, о его работе, о том, какая с ним приключилась беда… Нужно было написать как можно короче, — ведь не станет самодержец бескрайней Российской империи тратить время на какого-то Ивана Непийводу, хоть он и верноподданный.
