— Нехорошо отвечать на вопрос вопросом, но позвольте мне Вам все же задать его. А можно ли жить друг с другом не любя? Зачем же тогда жить вместе? Поделить все раз навсегда. А если не делят, живут вместе, значит, любят.
— Но таких семей ведь гораздо больше, чем таких, где любят?
— Я не согласен. Я считаю, что предрассудок, когда люди неизвестно из-за чего расходятся. В Писании сказано, что двое — одна плоть, и „еже Бог сочета, человек да не разлучает“. Тот же самый закон ведь наличествует и в израильской религии. В человеке очень много процессов. Желудок может противоречить мозгу. Так же может быть противоречие с женой, но если Вам вырвать мозг или желудок…
— Какое у Вас теперь выражение лица?
— Глупое, наверное.
— А зачем оно Вам понадобилось?
— В этом есть определенная хитрость. Из всех наших жизненных положений легча всего выходит Иван-дурак. С дурака спросу меньше.
— Давайте украдем из записной книжки Довлатова: „мещанин — это человек, полагающий, что у него все должно быть хорошо“. Вы не хотели бы дать свое определение?
— Мещанин — хороший человек. Мир держится на мещанах. Скажу другой афоризм: „Лучший способ осчастливить человечество — быть счастливым самому“. Больше всего блага в мире приносят мещане. „Я грамотей и стихотворец, // Я Пушкин просто, не Мусин, // Я не богач, не царедворец, // Я сам большой! Я мещанин“. Гете любил подчеркивать, что он мещанин. Если бы все были мещанами, не было бы войн — ни у вас, ни у нас. Мещане любят мир, они дезертируют. Они не совершают преступлений, убийств. Преступник не может быть мещанином, он теряет свой статус мещанина.
— Синоним слову „смирение“ подберите, пожалуйста.
— Святость.
— Вы интеллигентный человек?
— Heт, я не считаю себя интеллигентным человеком. Я именно мещанин. „Сам большой, да щей горшок“.
— Что значит „сам большой“?
— Значит, сам себе хозяин. Служащий человек — не мещанин.
— Вы помните, что мы с Вами только что украли?
— Все украли. Язык, на котором говорим…
— Я имел в виду афоризм из записной книжки Довлатова.
— Это уж Вы украли, я Довлатова не читал.
— Вы читаете одних философов?
— Не стоит читать писателей, если они к тому же не философы, и наоборот, философов, которые не являются писателями.
— Скажите, вечером Вы основательно едите?
— Что жена приготовит. Сообразно средствам. Если основательно приготовит, основательно съем. Знаете, у нас очень вкусная постная кухня. Сейчас пост, но постная пища дорого обходится. Приходится есть не совсем основательно.
— Как Вы ощущаете, дают ли Вам дополнительную силу, энергию Ваши занятия философией?
— Конечно, ощущал.
— В церкви Вы могли бы проповедовать прихожанам те же занятия?
— В православной церкви миряне не могут проповедовать. Даже священникам лучше этого не делать. Как православный христианин, я не буду этого делать. Священники начинают проповедовать — это некоторые новшества, но большинству священников это не очень удается. Это в протестантских церквях позволено. У нас же главное — литургия, „Господи, помилуй!“ — вот что главное в двух словах.
— Вы не могли бы перед этой аудиторией раздеться? Ваша душа о чем более всего болеет?
— Я Вам скажу. Очень большую боль причинило известие о том, что блокировали бухту Сухуми. Столько воспоминаний связано было с этим! Не могу привыкнуть к тому, что там сейчас идет война. То, что я пережил там, в кипарисовой аллее, и то, что сейчас там стреляют — это страшно. Я шел как-то по аллее, читал своему другу, грузинскому поэту, стихотворение, которое заканчивалось строчкой: „А наша твердыня — не Троя, а Троица“. Тут подходит к нам грузинский мужичок и говорит: „Вот нас тоже трое. Пойдем, вином угощу“. И он угостил нас таким превосходным домашним вином, что я без слез вспомнить не могу. Он говорил: „Ложись спать, проснешься, снова пить вино будем“. Звали его Илюша. И вот это место чудесных встреч, дружеских бесед — обстреливается! В данный момент для меня это самый страшный рубец.
— Вы, читая лекцию, учитываете, что далеко не все количество Вашей информации перерабатывается слушателями?
— Зачем учитывать — ведь каждый из лекции берет то, что ему нужно.
