Вот они встречаются и мирятся.
Подготовленный предыдущими аплодисментами, я жду в этот миг самых бурных кликов восторга. И, действительно, в зале стоит буря, которую может заглушить только грохот проходящего наверху поезда.
Одно только не вполне ясно для меня. К кому или к чему относятся аплодисменты этих восторженных зрителей? К директору, поставившему хорошие картины? Или к актерам, исполняющим свои роли для кинематографической ленты? О нет! Эти аплодисменты непосредственно приветствуют высокие человеческие добродетели и достоинства: великодушие, благородство, бескорыстие, самопожертвование, смелость...
Но гаснет последняя картина бесконечной воскресной программы. На экране ярко вспыхивает марка кинематографической фирмы - петух. Веселая аудитория отвечает дружным "кукареку!".
Зажигают огни. Представление окончено и будет еще повторено раз пять или шесть в течение одного дня. Взрослые зрители уходят, но на детских скамьях подымается бунт. Мальчишки не желают уходить. Служители гонят их со скамей, но они, обежав весь зал, с гулом и свистом возвращаются к своим насиженным местам.
Английские уличные дети - свободный и независимый народ. На улицах им не воспрещено петь, свистать, гикать, надевать причудливо-раскрашенные маски и даже драться. В компании своих товарищей каждый из них совершенно неукротим и бесстрашен. В одиночку же несколько другое дело. Вероятно, родительские побои приучили детей Ист-Энда внезапно вздрагивать и судорожно заслоняться рукой в ответ на неожиданный вопрос, обращенный к ним случайным прохожим.
Но под железнодорожным мостом они были представлены в огромном количестве. Поэтому они решили не сдаваться.
Раздались голоса:
- Билль, не уходи!
- Сюда, Том!
- Назад, Джимми!
Служители, очевидно, никогда не служившие в войсках и не участвовавшие в усмирении индийских восстаний, совершенно растерялись. В зале появился блестящий цилиндр директора. Узнав, в чем дело, он обратился к бунтовщикам с успокоительной речью.
- Господа, вы же видели все обещанные картины. Зачем же вам видеть их еще раз?..
- А впрочем, оставайтесь! - добавил он, махнув рукой.
Дети победили.
И опять на экране замелькали заросли, львы, тигры, Замки, дворцы, мраморные лестницы и колоннады - и многое другое, столь далекое от мрачной и тусклой жизни в беднейших кварталах Ист-Энда.
В полумраке несколько мальчиков встали и уныло поплелись к выходу,
- Билль!
- Джо!
Это взрослые явились сюда за детьми. На улице было тихо. Туман и сырость рано разогнали воскресную толпу.
НА ДЕТСКОЙ ВЫСТАВКЕ
Письмо из Лондона
Только две недели длилась детская выставка, помешавшаяся в огромном дворце выставок и грандиозных театральных представлений - в Олимпии.
По своим задачам и предварительно намечавшимся планам эта выставка должна была быть беспримерной. Называлась она: "Childrens Welfare Exhibition" - "Выставка детского благосостояния". Она должна была энциклопедически вместить в себя все то, что прямо или косвенно относится к жизни и благополучию ребенка. Идея такой выставки могла зародиться только в стране, где так сильны устои семьи и любви к детям, в стране Чарльза Диккенса.
Как первый опыт в подобном роде, выставка не могла оправдать всех пламенных, возлагавшихся на нее надежд. Знаменитый "детский этаж", о котором столько писали и который должен был представить нам ряд идеальных детских комнат (комнату для мальчиков, для девочек, школьную комнату и т. д.), оказался выставкой какой-то мебельной фирмы - вроде тех, что красуются за цельными стеклами в Сити. Нового в обстановке детской было мало. Разве только то, что без особой роскоши и прихоти можно устроить уютную детскую с ситцевыми занавесочками, некрашеной мебелью и т. д.
Огорчило (особенно нас, русских) одно обстоятельство: подчеркнуто коммерческий характер выставки. Каждая лекция, читавшаяся там, каждое развлечение для детей требовало особой платы - традиционного "сикспенса" (24 коп.).
Одна русская дама - бывшая бестужевка {1} и учительница - написала организаторам выставки горячее письмо, предлагая свои безвозмездные услуги и помощь прекрасному идейному делу. Организаторы ответили ей выражением живейшей признательности, но в тоне письма можно было уловить некоторое недоумение по поводу такой самоотверженности и идеализма русской дамы.
