Хорошо помню, как в октябре 1920 года Фрунзе проводил совещание с нами, командирами армий и соединений, перед решающим наступлением на Врангеля. После официальной части, когда уже был утвержден план выступления и боевых действий для каждой армии, Михаил Васильевич в задушевной беседе рассказал о том, что работает над вопросами дальнейшего строительства Красной Армии.
- Мы понесли тяжелые потери в боях против вражьих сил, - говорил Фрунзе. - Теперь у нас один враг - Врангель. Мы разобьем "черного барона" в короткий срок, в этом я ничуть не сомневаюсь. Ну, а потом? Потом нам надо подумать, как строить и укреплять нашу армию дальше. Вот тут-то и пригодится опыт наших талантливых военачальников. Победа на фронте военном потребовала от нас много крови. Тысячи лучших сынов рабочего класса и крестьянства отдали свои жизни за свободную Россию, и мы, оставшиеся в живых, в ответе за мирный труд...
Перед началом совещания я подошел к Михаилу Васильевичу:
- Слышал, что вы сделаете сегодня доклад.
Михаил Васильевич улыбнулся.
- У меня содоклад, Семен Михайлович. Кстати, будете выступать?
Я ответил, что выступлю, что Ворошилов тоже возьмет слово. Далее я сказал Михаилу Васильевичу, что его мнение единственно верное и что буду горячо поддерживать его.
- Спасибо, Семен Михайлович, спасибо, дорогой...
В числе участников совещания я увидел С. К. Минина - бывшего члена Реввоенсовета 1-й Конной. Мы тепло поздоровались.
- Как настроение, конармеец? - пошутил я.
- Боевое, - в тон мне ответил Минин. - Но борьба будет ой-ой! Троцкий против тезисов...
Когда все собрались, слово взял Троцкий. Скрипя сапогами, он медленно подошел к трибуне, снял пенсне, достал платок, стал протирать стекла. Минин нагнулся ко мне и шепнул:
- Видите... Ох и любит позу! Стоит и ждет, когда все на него насмотрятся.
Свое выступление Троцкий построил в форме разбора каждого тезиса М. В. Фрунзе. Мы привыкли к строгим, чеканным, предельно ясным формулировкам Владимира Ильича. Слушать же Троцкого было чрезвычайно тяжело. Он как будто умышленно обволакивал свои мысли плотной словесной мишурой, маскировал трескучими фразами. Подойдет к вопросу, но тут же снова сделает скачок от него, возвратится и опять уйдет, снова и снова петляет. Казалось, Троцкий боялся говорить о том, что думал. Да и не удивительно. Его взгляды на военный вопрос были прямо противоположны взглядам Фрунзе. Все мы были буквально поражены: то, что он утверждал, противоречило марксизму, принципам пролетарского строительства Красной Армии.
"О чем он говорит? - недоумевал я. - Или ничего не понимает в военном деле, или умышленно запутывает предельно ясный вопрос".
Троцкий заявлял, что марксизм, мол, вообще к военному делу неприложим, что война - это ремесло, совокупность практических навыков и потому не может быть науки о войне. Он обливал грязью весь боевой опыт Красной Армии в гражданской войне, говоря, что нет там ничего поучительного.
Характерно, что в течение всей речи Троцкий ни разу не сослался на Ленина. Он обходил тот общеизвестный факт, что Владимир Ильич - создатель учения о войнах справедливых и несправедливых, создатель Красной Армии, что он руководил обороной Советской Республики, призывал советский народ крепить оборону Родины, ставил задачи воинам Красной Армии, разрабатывал основы советской военной науки. А ведь, отмечая в тезисах необходимость решительных наступательных действий и воспитания воинов в духе высокой боевой активности, Фрунзе опирался именно на труды В. И. Ленина, в частности руководствовался его речью на VIII съезде Советов.
Выходило, что не Фрунзе "опровергал" Троцкий, а Ленина!
Я уже писал, что Троцкий чурался повседневной черновой работы. Да только ли чурался! В военном деле он был недалек, но старательно скрывал это от окружающих. Теперь, когда пришло время, засучив рукава, практически строить социализм, бороться за его окончательную победу, укреплять оборону страны, создавать военную промышленность, вооружать армию революционной советской военной наукой, давать армии и всему народу перспективу в вопросах защиты Родины, Троцкий продолжал произносить пышные и громкие фразы о революции и по-прежнему всячески избегал решения практических вопросов.
