2
Багир приземлил винтороллер на поляне, огляделся и зашагал по растрескавшемуся, заброшенному асфальту шоссе. У металлического столбика с цифрой 86 на проржавевшей табличке налево вдоль ручья сворачивала тропинка. Багир уверенно ступил на нее, включил токер. Эфир наполнили близкие радиоголоса. Ракушка за ухом отсеивала их один от другого: - Нашел? - Не-а. Синтезировал на тинг-реакторе. А ты? - Мне повезло, выпросил в этнографическом музее. Там ужасно веселились. Но дали. - Я свое вымачивал в ароматических эссенциях. - А я, наоборот, выпаривал токами высокой частоты. Послушай, как оно поет. Это же музыкальное дерево! - Это все ерунда, парни. У меня сухая ветка из икебаны... - Марина? Узнаю твой разряженный токер, золотце. Когда же ты его заменишь? - А-а, Радюш? Имей в виду, я с тобой сегодня не знаюсь. - Футы-нуты! Погоди, увидишь, какие узорчики я выжег на своем полене, ахнешь! - Очень надо! - Мамочка, ты же обещала не прилетать... - Почему, если я тоже отыскала "дров"? Он такой забавный, как олений рог. И покрыт черным лаком. - Гринь, на мою долю тащишь? - Я же обещал. А что? - Приземлимся - узнаешь. Ой, что было... Багир отключил радиокутерьму - впереди уже гулом и свежестью дышал залив. В голове на все лады звучали почерпнутые из инфора напоминания: "Дровни" - архаическое - сани для перевозки дров. "Наломать дров" - аллегорическое - сделать что-либо неудачно, невпопад. "Чем дальше в лес, тем больше дров" - древняя пословица, смысл которой нынче утерян. "Откуда дровишки? Из леса, вестимо" - поэтическая вольность, означает приблизительно "вести из леса", постоянная в прошлом радиопередача о природе. На запрос Багира инфор мгновенно выдал всю серию серьезных и юмористических ответов, перемещенную, видимо, в ближнюю память, поскольку многие неожиданно заинтересовались значением устаревшего слова. И наверняка не один человек перекатывал в этот момент на языке неуклюжую скороговорку: "На дворе трава, на траве дрова. Раз дрова. Два дрова. Три дрова". Во всяком случае, для себя Багир выяснил: дровами когда-то считался любой деревянный предмет, предпочтительно сухой. Поэтому сам он нес резную коллекционную ступку, точную копию найденной в Бенинском раскопе. Споткнувшись, он не удержал ее в руке, ступка ударилась о корневище, дала трещину. Годится ли она теперь на дрова, Багир не знал и мысленно выругал ослепшие подошвы. Они до того взбесились на природе, что их пришлось отключить: почему-то скользили по мху, мертво вцеплялись в поваленный ствол, который требовалось перешагнуть, а то вдруг совсем размягчались на россыпи гравия, и камешки остро кололи разутую ступню. Последний поворот тропинки явил глазам Багира естественный, открытый в сторону залива амфитеатр с песчаными склонами, с торчащими валунами, с оголенными и причудливо изогнутыми корнями окружающих площадку сосен. Кое-где на склонах уже сидели люди, но немного. До назначенного срока оставалось двенадцать минут, а двадцать третий век приучил к точности. Внизу у маленькой выемки в почве, дополнительно углубленной и выровненной, стояли Дамиан и его спаситель. Как всегда на людях, пришло чувство неловкости. В перекрестье взглядов, оступаясь и съезжая вместе с частью тропинки по песку, Багир медленно брел к центру площадки и назло себе не опускал глаз. Незнакомец казался очень похожим на Дамиана и был ненамного старше. На груди его комбинезона слабо мерцала пятиконечная звезда. Но не такая строгая и вечная, как на Спасской башне Кремля, а красиво деформированная, с разной длины лучами - эмблема космического флота. "Полторы сотни лет", - мелькнула сначала вот такая выхваченная из сознания отдельная мысль, и только потом Багир узнал Владимира Кузьмина, знаменитого астролетчика-релятивиста. Лишь несколько недель тому назад вернулся он из полета, а главное - прямиком из двадцать первого века. Полторы сотни земных лет за три года межзвездного полета! Сейчас Кузьмину тридцать пять биологических. Или сто восемьдесят четыре абсолютных земных... Юный дедушка. Пра-пра-пра-и-так-далее-предок моложе любого из их компании! - Здравствуй...те... - сказал Багир, протягивая ступку. И примолк, не зная, как общаться с иновременником. Ровесника он бы просто обнял. Знакомого поцеловал. А как быть с этим, из истории? Кузьмин принял ступку и не глядя швырнул в яму. Потом крепко стиснул и отпустил не успевшую отодвинуться Багирову ладонь. Багир удивился. Но припомнил: в позапрошлом веке был такой обычай среди друзей. Что-то в этом рукопожатии было от той цепочки взявшихся за руки людей, которые шагали сквозь мрак Ростральной колонны. - Рад приветствовать! - отрывисто сказал Кузьмин. - Располагайтесь. Он показал рукой на склон. Багир отыскал местечко, где луч от красно-медной ленивой волны, растопившей жар уходящего солнца, не бил в глаза. Впрочем, светило уже коснулось воды, вот-вот вновь наступит белая ночь. Устроился Багир на удобной петле корневища. И смотрел, как прибывали другие, несли чудом сохранившиеся дрова - кто ножку от журнального столика, кто панель мореного дуба, кто даже длинный чубук старинной турецкой трубки. Астролетчик был в меру гостеприимен - люди подходили, здоровались, молча удивлялись и отходили, бережно неся перед собой покрасневшую от стального пожатия руку. Куча дров в яме заметно росла. - Может, хватит, Володя? - спросил Дамиан. Кузьмин осмотрел из-под сложенной козырьком ладони горизонт, раскаленные облака на остывшем небе. И кивнул. Потом стал на колени, быстро сложил из палочек шалашик, подсунул под него что-то белое, чиркнул зажигалкой. Плеснуло струйкой пламени, вспыхнуло белое, от белого загорелся шалашик, потихоньку занялось все случайное творение из дров. Огонь охватил добычу, пальнул искрой, с гудением взметнулся выше дерева, зажег воздух. Уютно запахло костром. Живой, горячий первобытный огонь что-то делал с людьми - с горсткой людей, поверивших зову предков. В огне были те самые непостоянство и изменчивость, непредсказуемость вариантов, которых так не хватало сейчас обществу. Он быстро соединил их всех здесь молчаливым теплом. Растревоженные, утерявшие себя, утратившие в себе искру, люди не понимали пламени. Но не могли оторвать от него глаз. Вокруг по контрасту стало черно. Потому что была ночь. Правда, белая ночь. Ненастоящая. Но все равно ночь. Искры из костра смешивались со звездами в небе. Трещали поленья. Сосны протягивали растопорщенные лапы поближе к огоньку - погреться. Заливались удивленные птицы... Багир почувствовал, как кто-то рядом шевелится, примащивается, приваливается спиной к его боку, затихает у него на плече. После костра в темноте ничего не было видно. Но он все равно бы догадался, даже если б не били в глаза слепящие огненные кудри, не было отуманивающего, чуть тронутого увяданием запаха сирени. Даже если б это вообще была не Нода. Костер жег лица. Но никто не отворачивался. Хорошо, что нашелся человек, умеющий бесценные обломки дерева превратить в обыкновенные дрова. Раз дрова, два дрова, три дрова. И никаких слов. Дамиан выхватил из костра тлеющую головню. Багир крепче прижал к себе хрупкие плечики Ноды. Это неважно, что их тут пока совсем мало. Ни винтороллеры, ни видео, ни глазурованный асфальт, ни тающие листья - ничто не должно перечеркивать живого огня, отгораживать от него человека. Костер должен быть обязательно. Костер - а не имитация его из низкотемпературной плазмы. Важно, чтобы каждый нашел в жизни свое место у костра. Пусть Багиру когда-нибудь доведется зажечь для потомков свой костер. Огонек в ночи. Даже если ночь - белая.
