. Всё, что я уже сказал об «абстрактном труде», применимо к нему/ней.
Однако, входя в заводские ворота, мой вымышленный персонаж воплощает и другие типы прошлого. Эти типы, собранные в моем анализе воедино под термином «История 2», могут институционально подчиняться логике капитала и существовать в тесной взаимосвязи с ним, но они не принадлежат к жизненному процессу капитала. Они позволяют человеку, обладателю рабочей силы, задействовать и другие способы бытия в мире, а не только служить обладателем рабочей силы. Мы не можем даже надеяться на то, что когда-нибудь нам удастся составить полный список этих типов прошлого. Отчасти они реализованы в телесных привычках, в неосознанных коллективных практиках, в рефлексии о смысле отношений человека с предметами в мире. Ничто из этого автоматически не встраивается в логику капитала.
Дисциплинарный процесс на заводе отчасти предназначен для окончательного подчинения/разрушения Истории 2. Капитал – абстрактная категория Маркса – говорит работнику: «Я хочу свести тебя к чистому живому труду – мускульная энергия плюс сознание – на те восемь часов, на которые я выкупил твою способность к труду. Я хочу осуществить разделение твоей личности (то есть личных и коллективных историй, воплощенных в тебе) и твоей воли (которая есть характеристика чистого сознания). Мои машины и дисциплинарные правила устроены так, чтобы это произошло. Когда ты работаешь на станке, представляющем собой объективированный труд, я хочу, чтобы ты стал живым трудом, сгустком мускулов, нервов и сознания, лишенным всякой памяти за исключение памяти о тех навыках, которые необходимы для требуемой работы». В знаменитой работе, посвященной критике инструментального разума, Хоркхаймер пишет: «Механизация требует такого типа ментальности, который концентрируется на настоящем и может обойтись без памяти и путаного воображения»[194]. В той мере, в какой и далекое, и недавнее прошлое рабочего – включая объединение рабочих в профсоюзы, а также гражданский опыт – готовят его к превращению в образ, полагаемый капиталом как свое условие и противоречие, все эти виды прошлого действительно составляют Историю 1. Но идея Истории 2 предполагает, что даже в самом абстрактном присвоенном пространстве завода, созданном капиталом, возможности бытия человека являются способами, не сочетающимися с воспроизводством логики капитала.
Было бы ошибкой думать об Истории 2 (или Историях 2) как о необходимо докапиталистической или феодальной или даже сущностно несовместимой с капиталом. Если бы дело обстояло так, то у человека при власти капитала не было бы способа ощутить себя дома, не было бы пространства для радости, желаний, потребительских соблазнов[195]. В таком случае капитал действительно стал бы царством беспросветной, абсолютной несвободы. Идея Истории 2 позволяет нам освободить внутри Марксова анализа капитала место для политики человеческой принадлежности и разнообразия. Она дает нам основу, на которой можно строить рассуждения о различных способах бытия человеком и их отношениях с глобальной логикой капитала. Сам Маркс не думал об этой проблеме подробно, но если мой тезис верен, то его метод позволяет нам признать ее существование. В методе Маркса, на мой взгляд, осталось слепое пятно – это проблема статуса категории «потребительной стоимости» в его рассуждениях о стоимости[196]. Позвольте мне объяснить.
Рассмотрим, например, фрагмент из «Экономических рукописей», где Маркс, пусть и кратко, обсуждает различие между изготовлением фортепьяно и игрой на нем. Из-за своей приверженности идее «производительного труда» Маркс считает необходимым теоретически осмыслить работу фортепьянного мастера в терминах создания им ценности/стоимости. Но в чем состоит труд пианиста? По Марксу, он относится к категории «непроизводительного труда», которую он позаимствовал (и развил) у своих предшественников по политэкономии[197]. Прочитаем внимательно соответствующий фрагмент:
Решение вопроса о том, какой труд является производительным трудом или не является таковым, – вопроса, о котором много спорили вкривь и вкось с тех пор, как Адам Смит установил это различие, – должно вытекать из анализа различных сторон самого капитала. Производительный труд – это всего лишь такой труд, который производит капитал. Разве не дико, вопрошает, например (по крайней мере, что-то в этом роде), г-н Сениор, что фортепьянного мастера следует считать производительным работником, а пианиста нет, хотя без пианиста фортепьяно было бы абсурдом? Однако дело обстоит именно так. Фортепьянный мастер воспроизводит капитал; пианист обменивает свой труд только на доход. Но ведь пианист производит музыку и удовлетворяет наше музыкальное чувство, а в известном смысле также и производит его? Действительно, он это делает: его труд что-то производит; но из-за этого он еще не становится производительным трудом в экономическом смысле; он так же мало производителен, как и труд помешанного, производящего бредовые фантазии.
