День полного выздоровления Натали пришел скорее, чем уповал на то Кекин. Однажды, во время очередного сна-яви она сказала:
— Через два дня я лишусь своего невольного дара провидения. И это будет значить мое полное выздоровление.
Граф всплеснул руками и со счастливой улыбкой вскочил с кресла. Доктор, почти всегда присутствующий в эти минуты в комнате графини, оторвал посветлевший взор от узоров ковра на полу. Нафанаил Филиппович Кекин помрачнел.
— Ты, кажется, не рад? — дотронулась Натали до его руки. — Ведь ты станешь теперь свободен.
— Свободен на все четыре стороны, — не скрывая горечи, произнес Нафанаил.
— И мы можем с тобой больше никогда не увидеться, если на то будет твоя воля.
— От моей воли теперь мало Что зависит, — мрачно произнес Нафанаил Филиппович.
— Если я тебя огорчила чем-то, прости, — ласково промолвила Натали. — Конечно, в своем нормальном состоянии я тебе причиняла немало обид и огорчений. Но ведь то была не я, а та, другая. К тому же это все в прошлом, ведь так?
— Да, — убито ответил Кекин.
— Фанечка, милый, помнишь, я тебе говорила, что только ты один можешь помочь мне и излечить меня от моей болезни?
— Помню, — произнес Нафанаил.
— Это была правда.
— Да, — уныло сказал Кекин.
— Через два дня я буду совершенно здорова.
— Я рад, — с усилием произнес отставной поручик.
— При условии, что ты отдашь мне свою самую дорогую для тебя вещь. Если я стану носить ее при себе, моя болезнь никогда не возвратится. Ты должен принести мне ее через два дня ровно в десять утра. И тогда все кончится.
— Но у меня ничего нет, — не сразу понял, о чем речь Кекин. — Хотя тебе я готов отдать все, что у меня есть.
— Мне не надо все, — открыла глаза Натали. — Мне нужно именно то, что больше всего тебе дорого.
Нафанаил не сразу понял, что речь шла о медальоне с розой. Натали именно его имела в виду, когда просила отдать ей самую дорогую для него вещь. Что ж, если этот медальон послужит гарантом, что болезнь графини больше никогда не возвратится к ней, он готов отдать его. А потом он уйдет. Нет, уедет куда-нибудь далеко и надолго, чтобы время и расстояние теперь уже его излечили от болезни, что зовется любовью.
А граф… Он был вне себя от радости. Предсказание дочери, что через два дня она будет полностью исцелена, возможно, последнее в ее жизни предсказание, сделало его самым счастливым отцом на земле. Когда мужчины покинули графиню и доктор ушел к себе, Волоцкий увязался за Кекиным, самым большим желанием коего в эту минуту было никого не видеть.
— Вы, действительно, пожертвуете графине самую дорогую для вас вещь? — спросил он с надеждой.
— Да, — просто ответил Кекин.
— Я непременно компенсирую вам ее стоимость, — заявил граф, довольный ответом Нафанаила Филипповича. — Какова ее цена?
— Она бесценна, — ответил Нафанаил и взглянул в светящиеся радостью глаза графа. — По крайней мере, для меня. А потом, граф, мы с вами уже говорили на тему вознаграждений и подарков. Мне ничего этого не нужно.
— Я помню, — уважительно произнес Волоцкий и тронул его за рукав. — Но это не тот случай. Это будет не вознаграждение, не подарок, а компенсация за вещь, которая утрачивается вами в пользу моей дочери. Вы лишаетесь вещи, и я просто хочу оплатить ее стоимость. Назовите лишь цену?
— Нет, граф, это именно тот случай, когда я не могу принять от вас никаких денег, — твердо ответил Кекин. — И вещь эта, как я уже вам говорил, не имеет для меня цены.
— Ах, как это благородно с вашей стороны, — восхищенно произнес граф. — Знакомство с вами, ниспосланное мне самим провидением, делает мне честь. А вы, — замялся немного Платон Васильевич, — не скажете, что это за вещь такая?
— Отчего же, — вздохнул Нафанаил, желавший скорейшего завершения разговора, чтобы остаться, наконец, одному, — могу даже показать.
С этими словами он расстегнул ворот рубашки и вынул медальон.
— Вот эта вещь. И ничего на свете нет для меня дороже.
— Верно, это подарок любимой? — тронутый великодушием Кекина, произнес граф.
— Да, — ответил Нафанаил. — Я получил эту розу от той, что одна в целом мире владеет моим сердцем.
