Поэтому английское правительство было вынуждено ограничиться карательной экспедицией. Она началась с очередной провокации. Лорд Элленборо пригласил в Калькутту Дост Мухаммеда, жившего в Индии под полицейским надзором и не имевшего никаких сведений о событиях в Афганистане, и предложил ему вернуться на родину, чтобы занять свой трон. В качестве условия Дост Мухаммеду было предложено написать Акбар-хану и другим афганским вождям, чтобы они не препятствовали временному вводу войск Англии в Кабул для "восстановления престижа". Дост Мухаммед выполнил это условие, послав Акбар-хану в подтверждение свои очки и табакерку.
Руководители народной войны, по свидетельству афганского историка Риштия, отвели свои отряды, и перед интервентами фактически был открыт беспрепятственный доступ в Афганистан{121}. Они немедленно воспользовались этим.
Осенью 1842 г. генерал Нотт из Кандагара и генерал Поллок из Джелалабада двинулись на Кабул. По дороге они разоряли и сжигали селения, устраивали массовые казни. В середине сентября Поллок снова захватил афганскую столицу, имея специальное задание "достойно наказать вероломный Кабул"{122}, единственная "вина" жителей которого заключалась в том, что они не желали сносить ярмо чужеземного ига. Город и его окрестности были разграблены, множество мирных жителей убито. Значительная часть столицы была превращена в руины{123}. Завершая погром в Кабуле, британские генералы распорядились взорвать выдающийся архитектурный памятник - крытый рынок.
Ярким свидетельством зверств оккупантов являются письма непосредственного участника этого карательного похода британского офицера Невиля Чемберлена, игравшего впоследствии видную роль среди английской военщины в Индии.
Описывая действия британских войск в небольшом городке Исталифе, Н. Чемберлен отмечал: "Когда мы почти достигли его, то увидели множество фигур в белом, взбиравшихся на горы, и, приняв их за повстанцев, открыли по ним орудийный огонь, и я с сожалением должен сказать, что некоторые из них упали; подойдя поближе, мы нашли, что это были женщины ...Сцена у входа в город не поддается описанию. Палатки, всевозможные вещи валялись на улицах рядом с трупами несчастных людей, которые чрезмерно задержались с уходом или были слишком храбры, чтобы бежать и оставить своих жен и детей на наше милосердие, не пожертвовав жизнью для их защиты. Ни одно существо мужского пола старше 14 лет не было пощажено, а некоторые солдаты стремились вымести свою злобу на женщинах... Картина грабежа была ужасна. Каждый дом был наполнен солдатами, как европейцами, так и туземными. Мебель, одежда, товары всех сортов летели через окна на улицы и сгребались теми, кто там находился... У богатых лавок оказывалась дюжина владельцев, которые спорили из-за раздела их содержимого... Уже захватившие свою добычу возвращались в лагерь, преграждая путь огромными тюками, которые они тащили, и были скорее похожи на барышников, чем на солдат... Кто брал оружие, кто драгоценности, а кто книги! Некоторые, опять-таки, предпочитали шелка и сатин, шали и т. д... Когда солдаты утолили аппетиты, грабить начала лагерная прислуга, и она продолжала дележ добычи. Найденные в Исталифе товары были оценены почти в 200 тыс. фунтов стерлингов.
...В большом доме мы обнаружили чрезвычайно ценные вещи, которые немедленно стали достоянием моих спутников - пестрой банды, солдат всех полков и знамен - англичан, индусов, мусульман, гурков..."
На следующее утро Исталиф, по выражению Н. Чемберлена, представлял собой "картину опустошения". "В одном месте мой взор был потрясен видом бедной женщины, лежавшей мертвой рядом с младенцем 3-4 месяцев, еще живым, но у которого обе малые берцовые кости были прострелены и искалечены мушкетной пулей... Поодаль лежала другая женщина, мучась от раны; она страдала от ночного холода, будучи совершенно раздетой, и сжимала дитя в своих руках; ее взгляд отражал испытываемую ею агонию.
...На улицах лежали трупы старых и молодых, богатых и бедных, которые погибли, защищая свой город. Эти ужасные сцены я видел лично; если бы я был в состоянии или желал осматривать дома, боюсь, что был бы очевидцем намного более жестоких поступков и ужасов войны... В действительности, мы не более чем патентованные убийцы. Весь день саперы были заняты тем, что жгли город, а солдаты и лагерная прислуга тащили все, что плохо лежало. Наш лагерь более походил на базар, чем на что-либо другое; его обитатели были заняты продажей и обменом своей добычи".
