— Любопытно, — откликнулся Костенко.
— Знаете, кто первым выступил против Шишкова?
— Не знаю.
— Забытый критикой Василий Пушкин, дядя Александра, один из блестящих наших сатириков.
(Костенко отметил, что о Пушкине сейчас Крабовский сказал, будто об однокашнике, хорошем и добром знакомце, где-то здесь в библиотеке работает, поблизости.)
Крабовский вдруг чему-то улыбнулся, а потом начал читать Василия Пушкина — завывающе, распевно, и Костенко сразу подумал, что сам Крабовский тоже пишет стихи:
Позволь, Варяго-Росс, угрюмый наш певец,
Славянофилов кум, взять слово в образец!
Досель, в невежестве коснея, утопая,
Мы, «парой» «двоицу» по-русски называя,
Писали для того, чтоб понимали нас…
Но к черту ум и вкус: пишите в добрый час!
Костенко заметил:
— В перечне столпов русской сатиры Василий Пушкин не значится.
— Мало ли кто и где у нас не значится! Мы становимся преступно беспамятными — вот в чем беда!
— Кстати, о памяти, — Костенко понял, что только сейчас появился удобный мостик, который позволит ему логично и без нажима перейти к делу. — Вы написали интересное объяснение по поводу мешка с трупом, но чересчур эмоциональное, логики маловато.
Костенко достал из кармана сложенные листки бумаги:
— Это ваше показание… Хотите восстановить в памяти?
— Так ведь прошло всего семь дней… Я помню свой текст почти дословно… Чересчур эмоционально, говорите? Логика вне эмоций невозможна… Беда в другом: мы теряем двенадцать процентов общественно полезного времени на написание и провозглашение совершенно лишних, ненужных слов. Если вы полагаете, что я написал что-то лишнее в своем объяснении, тогда — дурно. Эмоции, однако, делу не мешают. Или вы полагаете, что я упустил какие-то важные моменты?
— Полагаю, что упустили.
Крабовский откинулся на спинку стула, полуприкрыв глаза:
— Я, кажется, не написал про любопытное ощущение… Я лишь потом вспомнил: легкость, с которой подался узел. Мне показалось, будто передо мной уже кто-то развязывал его. Может, испугался, как и я, увидев содержимое, завязал снова… Меня потрясло, как легко подался этот крепкий по виду узел, когда я потянул кончик веревки… Мне показалось, кстати, что веревка была чем-то промазана, каким-то особым составом, она же была совершенно не тронута гнилью, а сколько времени пролежала под снегом?!
— Интересно. Я поставлю этот вопрос перед экспертами… Чем она могла быть промазана?
— Не знаю!
— Если у вас найдется время, пожалуйста, попробуйте исследовать эту тему, а? — сказал Костенко. — Мне совестно просить об этом, отрывать от дела, но…
— Все неразрешенное — моя тема, — ответил Крабовский. — Я попробую, но не требуйте от меня термина…
— Простите? — не понял Костенко.
— По-немецки слово «термин» означает точную дату встречи.
Начальник таксомоторного парка долго разминал «Беломор» в сильных пальцах, потом задумчиво предложил:
— А если Саков выступит перед шоферами с лекцией?
— А что? — ответил Костенко. — Он технолог по металлу, вполне мотивированно…
— И у нас, понимаете ли, по металлу больше всего претензий к промышленности, гниет все на корню, так что придут люди, не надо будет загонять, придут непременно.
…После лекции Сакова проводили в кабинет директора. Там его ждал Костенко.
— Того таксиста нет, — сказал Саков без колебаний.
Костенко спросил начальника парка:
— Сколько человек не пришло?
— Вся вторая смена… Они на линии, для них завтра лекцию устроим, а из этой смены семнадцати не было, я подсчитал.
— Фамилии запишите.
— Уже.
— Их личные дела — с фотокарточками — посмотреть можно?
— Пожалуйста, — ответил начальник и нажал кнопку селектора.
— Не надо по селектору, — мягко попросил Костенко. — Давайте лучше сходим в кадры.
— Тогда уж будем конспирировать до конца, — усмехнулся начальник парка. — Мы теперь тоже детективы читаем, перестали их в газетных статьях гонять, уважили, наконец, народ… Раньше словно к какой антисоветчине относились, а пошли б по библиотекам да собрали мнение народа: что читают, кого читают и почему читают? Пойдет на такое Москва или поостережется?
— А чего стеречься? — не понял Костенко.
— Как так чего?! А вдруг ответы не сойдутся с тем, кого из писателей в журналах нахваливают?! Тогда что?!
