— Один? — спросил Костенко.
— Один.
Жуков вышел из квартиры — звонить.
— Что из себя представляет эта Дора? Какая она? — рассеянно продолжал Костенко.
— Никакая, — ответила Журавлева, и что-то жестоко-презрительное промелькнуло в ее глазах.
— Как понять? — спросил Костенко.
— Пегая она… Крашеная…
— Минчаков с чемоданом пришел?
Журавлевы переглянулись.
— По-моему, без, — сказал Журавлев.
— Нет, с чемоданом, — возразила женщина. — Мы еще смотрели, не уместится ли там и наша посылка, ты что, забыл?
— Да, забыл, — сразу же согласился Журавлев.
— Что у него было в чемодане?
— Я не помню, — ответил Журавлев.
— Там были рубашки, — ответила женщина. — Белая и синяя. Бритва была, электрическая бритва, и новые черные туфли с длинным носком.
— Это все, что вы запомнили?
— Да.
— Вы первым браком женаты? — спросил Костенко.
— Да, — ответили Журавлевы одновременно.
— А Минчакова помните еще с Весьегонска?
— Да, — ответил Журавлев.
— Вы там дружили?
Журавлевы снова переглянулись.
— Он там был моим соседом, — ответила женщина, — очень услужливый человек Миша Минчаков. Подвезти, помочь — всегда готов.
— Вы знали его еще до знакомства с вашим мужем?
— Да, а что? — тихо спросила женщина.
— У него в Весьегонске никаких романов не было? Увлечений?
— Он же очень маленький, невероятно страдал от этого, как ребенок переживал, что не вышел ростом, — ответила Журавлева. — Он ведь очень красивый… Когда сидел за столом и не видно было, какой он маленький, просто глаз от него не отведешь — так он был мил…
— Понятно, — задумчиво протянул Костенко. — Теперь давайте подытожим… Пришел к вам Минчаков в середине октября, точную дату вы не помните, видимо…
— Это была середина месяца, — сказала Журавлева. — Погодите, я ж накануне получала аванс, да, да, это было пятнадцатого или шестнадцатого октября…
— Значит, по вашей просьбе Минчаков перенес вылет на шестнадцатое или семнадцатое, так?
— Да, — ответила женщина и сделала маленький глоток из стакана; рука у нее теперь чуть дрожала. — Он поехал за Дорой…
— А в день вылета Минчаков приехал к вам вечером, взял посылку, и больше вы его не видели?
— Нет, — сказала Журавлева. — Не видали.
— Как вы упаковали посылку?
— В сумочке. Обшили материалом, крепко перевязали, нести удобно, совершенно не громоздко.
— Теперь постарайтесь вспомнить, о чем вы с ним говорили во время последней встречи?
— Да ни о чем, — ответила Журавлева. — «Спасибо, Мишенька, как погулял с подругой, когда вернешься, может, ее с собой возьмешь в море купаться?» Посмеялись — и все…
— Вы ему задавали эти вопросы, а что он вам на них отвечал?
— Ответил, что хорошо погулял, — сказал Журавлев, не отрывая глаз от жены, — сказал, что Дору с собою не возьмет…
— С ней, сказал, самолет не взлетит, — усмехнулась Журавлева, — такая она стала толстая, не следит за собой, хлеба ест по батону за один присест…
— Какая у вас девичья фамилия? — спросил Костенко.
— Кузина.
— А отчество?
— Сергеевна.
— Сколько времени Минчаков пробыл у вас в последний вечер?
— Он даже в квартиру не зашел, — ответила Журавлева. — Мы обмолвились парой слов на пороге…
Вернулся Жуков, кивнул Костенко, но садиться не стал.
— Что-нибудь новое?
— Да.
Костенко поднялся:
— Вы постарайтесь сегодня вспомнить все, что можете, начиная с того дня, когда познакомились с Минчаковым, — хорошо? Завтра с утра вы должны быть готовы к разговору, нас интересует все, абсолютно все…
Спускаясь по лестнице к машине, Жуков пробурчал:
— Ваш помощник, грузин этот, только что доложил из Москвы — по минчаковским аккредитивам он же, Минчаков, получил двадцать третьего октября деньги, все пятнадцать тысяч, в Адлере и Сочи.
— На экспертизу подпись взяли?
— Этого он не сказал.
— Взяли наверное… Теперь надо ваших в аэропорт отправлять, поднимать архивы билетных касс, что с минчаковским билетом сталось.
— Журавлевы дату точно назвали?
— А бог их знает. Надо смотреть начиная с четырнадцатого октября, день за днем…
— Нахлебаемся, — вздохнул Жуков. — Темное дело, просвета не вижу. Кобозевых этих самых Дор двенадцать…
— «Бульдозер» один, — усмехнулся Костенко. — Надо, чтоб ее сегодня же установили… А Журавлева покойника к Доре ревнует… И по пьянке он Спиридону не Дору называл, а Дину… И по инициалам одинаковы: ДСК.
