— Я по поводу картежников, — прокричал Костенко.
Потанова, внимательно глядевшая на его лицо, увидела, видимо, как напряглись жилы на шее полковника — он кричал редко, с детства страдал ангинами, — усмехнулась беззубой, кошельковой улыбкой:
— А вы чего кричите, будто я глухая? Вы нормально со мной говорите.
— Вот змея, — заметил Жуков, — скучно ей…
— Чего? — спросила старуха, и лицо ее сделалось на какое-то мгновение растерянным — она не смотрела на Жукова, поэтому не смогла прочесть по губам его вопрос. — И ничего подобного!
— Я сказал — «хорошая ты старуха», — сказал Жуков, — а ты: «ничего подобного»…
— Матушка, — снова прокричал Костенко, — мы к вам по поводу картежников…
— Кнута ноне нет, — вздохнула старуха, — вот и играют. Раньше б шею свернули, и правильно б порешили, а сейчас цацкаются…
— Раньше лучше было? — прокричал утверждающе Костенко.
— А как же! Куда как! Порядок был…
— А пенсию раньше какую вам платили?
Старуха заливисто рассмеялась.
— Так я тогда работала, когда раньше-то было! Пенсия, понятно, ноне лучше. Плохо то, что страха нет.
— Вот по прежним-то хорошим временам мы сейчас тебя и повезем на допрос, — сказал Жуков, — будешь доказывать, что картежников видала, все подробности нам отдашь, а то за ложные показания привлечем…
— А ты меня чего пугаешь? — еще тише спросила старуха. — Я свои права знаю, зараз с тебя погоны-то сыму за такое отношение к трудящей! Ишь!
— Ладно, матушка, — остановил ее Костенко, — давайте-ка по делу. Вы что, подкрались к окошку?
— К какому еще окошку я подкралась?
— К тому, за которым бандюги в карты играли…
— А… Нет, не кралась я… Мимо проходила, ну и услыхала, как они собачились.
— А чего не поделили? — спросил Костенко. — Чего собачились?
— Козыри называли.
— Врет стерва, — тихо сказал Жуков, — козыри блатные шепотом называют, а она вовсе глухая.
— Какие они из себя?
— Морды, одно слово, — ответила старуха.
— Блондины? Брюнеты? Бритые? — уточнил Костенко.
— Всякие, — ответила бабка. — Я ж написала, чего больше-то с меня хотите? Или, может, запретите трудящему человеку властям писать?
— Пишите, матушка, пишите, — сказал Костенко. — Только в один прекрасный день, когда вы письмо на почту понесете, настоящий жулик к вам в комнату влезет и сберкнижку утащит.
— Чего?! Это как же?!
— А так же, — прокричал Жуков. — Мы ж проверяем твои сигналы, старая. Значит, милиционер будет вокруг того дома ходить, где ты бандюков видала, а твой безнадзорным окажется.
Потанова хотела было сказать что-то, но потом вздохнула:
— Путаете вы меня чего-то, путаете…
— Бабушка, — сказал Костенко, поднимаясь, — вас не путают, вам дают совет: вместо того чтобы писать, вы лучше приглашайте к себе участкового и ему все новости сообщайте устно.
— Как?
— Словами говори, — прокричал Жуков, — только писем не пиши, начальник тебе добро советует.
Ночью Костенко переселился в отель — уехал Кобзон, освободился люкс, однако поспать ему снова не удалось: только-только прилег, как постучал Жуков.
— Что, майор? — спросил Костенко, не открывая еще глаз. — Нашел супостата?
— Вы мне сначала завизируйте приказ, — ответил тот, — на премию эксперту.
— Сложил отпечатки в таблицу?
— Пока еще нет, но вроде бы получается.
— Когда получится — тогда б и будил.
— Мы Спиридона нашли, — торжествующе сказал Жуков. — Жив, сукин сын.
— Ну?! — Костенко потянулся сладко. — Значит, версия ваша летит к чертям?
— Еще к каким!
— Загибалова освободили?
— Да. Пьет уж дома.
— Как же вы Дерябина-то выловили?
— Случай. Я телефонограммы во все отделения отправил, а там, в Сольгинке, дежурил охотник, сержант, так он с Дерябиным неделю как назад с песцами вернулся.
