— Слушайте, ну я никогда не поверю в самоорганизацию тысяч независимых компаний и людей.
— А вы поверьте, — Кубив спокойно шел по огромной площади и по-свойски пожимал руки идущим ему навстречу поселенцам. — Привет, слушай, сбегай мне за сигаретами. В такой красной пачке, знаешь?
— А охрана? Медицина?
— Волонтеры. Медиков сейчас пятьсот человек, охраны — побольше. Вон ребята стоят.
— Это ж дети совсем.
Ну какие они дети? Восемнадцать-двадцать лет, уже в состоянии сами решать, в какой Украине им жить.
Кубив и Красовский стояли на смотровой площадке. На казавшейся с высоты игрушечной сцене в очередной раз заголосили западенские попы: «Отче наш, що еси на небесах, нехай святиться ім’я Твое». Площадь запела вместе с ними.
За три месяца противостояния вместе с единой — пока еще неведомой — украинской нацией на Майдане начала зарождаться новая христианская вера. В начале революции в стенах принадлежащего украинскому патриархату Михайловского собора укрылись от «Беркута» протестующие студенты, потом там же был развернут госпиталь. Пока в Киево-Печерской лавре, подчиняющейся Москве, привычно торгуют иконами и крестами, в незалежном соборе будут перевязывать, оперировать и отпевать убитых. Как ни крути, а моральная победа независимой православной церкви над Москвой пока была, возможно, главной победой над Россией в этой маленькой войне.
При расставании Кубив вручил Красовскому визитку: «А вообще я финансист, имейте в виду. Я по банкам специалист, а не по протестам».
Над самолетом масляной лампадой мерцал расплывшийся огрызок месяца, украденного когда-то в этом самом месте проклятым чертом.
Лениво раскинувшись в кресле Bombardier, присланного за ней учтивым харьковским мэром, Собчак подзуживала своего спутника:
— Ну что, Красовский, это тебе не у нищеброда Прохорова работать. Когда за тобой джет посылали?
— Ну, один раз не посылали, а давали. Я тогда летел перед избирательной кампанией в Куршик к хорошим людям посоветоваться. Но вот так, чтоб в гости — нет.
На заднем кресле стюардесса лениво листала журнал.
— Слушайте, — обратился к ней Красовский, — а я вот когда сюда влезал, видел там при входе фрукты в пленочке.
— Ой, да, — оживилась стюардесса, — предложить вам?
— Ну конечно, — включилась в разговор Собчак. — Может, у вас еще и шампанское найдется?
— Найдем, — ответила стюардесса, доставая из тумбочки бутылку розового «моэта». — Только попрошу пилота открыть.
— Жулики, все-таки дикие жулики, — прошипела Собчак.
— Да, я вообще никогда не видел, чтоб в джетах приходилось выпрашивать хавчик, — ответил Красовский. — А еще ты заметила, что они постоянно врут? Когда русский врет, ты точно знаешь, что это вранье, а у хохлов это суть существования. Не объегоришь москаля, он тебя пустит на сало.
Тем временем самолет плавно плюхнулся на харьковскую взлетку. К двум слегка дрожащим от ночной прохлады фигурам подкатил тонированный внедорожник размером с самолет. Огромные бритые люди выскочили из машины, подхватили чемоданы и галантно распахнули перед гостями двери. Джип сорвался с места и умчался в ночь, в едва угадываемую за темными стеклами лесопарковую зону.
— Куда они нас везут, — подумала Собчак, от ужаса и усталости забыв поставить в конце вопросительный знак.
— Геннадий Адольфович велел отвезти вас на ис точник, — не оборачиваясь, произнес с водитель ского сиденья ясновидец с бритым затылком.
— Какой источник? Сейчас два часа ночи.
— Шеф вас там уже ждет.
— Привет, ну что, купаться будем? — маленький человек в спортивном костюме Abercrombie&Fitch выпрыгнул из соседней машины.
— Я буду, — обреченно, с лживой готовностью в голосе ответил Красовский.
— А я как-то нет, — сказала Собчак. — Вы, мальчики, сами.
Герои пошли вниз по лестнице, окруженные взводом автоматчиков. Навстречу им от источника шли люди, которые приветливо здоровались с мэром, он им вежливо отвечал. Если б не охрана, могло показаться, что путешественники шли в компании мэра Роттердама.
— Это вот мы тут свалку убрали и сделали купальню. Крест — видите — сценки нарисовали. — Над крестом, заполненным ледяной водой, действительно были фрески.
