— Воевали?
— Три года.
— Где?
От этого вопроса не может удержаться ни один фронтовик. Как там, на войне, они спрашивали: «Откуда?», надеясь встретить земляка, так теперь обязательно спросят: «Где?»
— На Юго-Западном.
«Значит, тоже Днепр форсировал», — подумал Кравцов.
— Это где вас? — провел пальцем по своей шее.
— Под Днепропетровском.
Подсудимый отвечал коротко. То ли по привычке солдата, то ли понимал, что обстановка не терпит многословия.
— Зачем зерно брал?
Судья не должен переходить на «ты». Ни в коем случае. Такова этика нашего суда: кто бы перед тобой ни находился — убийца, насильник, грабитель, — судья обязан уважать в нем человека. Но это «зачем брал» вместо официального «брали» что-то задело в душе подсудимого. Он заволновался и заговорил, запинаясь, словно выдавливая слова:
— Я думал… оно все равно пропадет… Никому не нужное… А дома с утра ни крошки… Жена карточку потеряла. Рабочую… А может, украли у нее. И дочка заболела. Как на грех… Самая младшая. Врачи говорят — кормить надо получше. — Грузчик хотел, видимо, усмехнуться, но вместо этого губы сложились в горькую гримасу: — Если б знал, что так получится!.. — Он махнул рукой и замолчал.
Суд удалился на совещание и долго не возвращался. Не так просто оказалось взвесить на одних весах лежащую в пыли пшеницу, и ранение, и пропавшую карточку, и больную девочку, и ордена, полученные в боях.
Когда суд появился снова, все встали, и Кравцов огласил приговор:
— Рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению Дядина Станислава Викторовича, 1922 года рождения, ранее не судимого, участника Великой Отечественной войны, имеющего ранения и награды, имеющего на иждивении троих детей, работающего грузчиком на пристани города Калинина, в преступлении, предусмотренном Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года, суд установил…
Далее шло изложение обвинения. Кончался приговор так:
«Заслушав объяснения обвиняемого, обсудив доводы прокурора и защиты, учитывая малозначительность действий Дядина С. В. и отсутствие вредных последствий от этих действий, суд приговорил: Дядина Станислава Викторовича по суду считать оправданным за отсутствием в его действиях состава преступления».
Кравцов положил прочитанный приговор на стол и посмотрел на грузчика. Тот стоял словно завороженный, с застывшим лицом Но по мере того, как смысл услышанного доходил до его сознания, человек теплел, теплел и вдруг улыбнулся. Он хотел что-то сказать или сделать, но не знал что, и стоял, растерянно глядя по сторонам. Тут к нему подбежала жена, сидевшая в зале, и Кравцов вместе с другими судьями ушел в совещательную комнату!
Борис Васильевич знал, что дело на этом может не кончиться, что прокурор, наверное, опротестует решение суда и еще придется повоевать, чтобы доказать свою правоту. И он не ошибся.
— Ну рассказывай, — член транспортной коллегии Верховного Суда смотрел строго, будто заранее давал понять, что не одобряет мягких судей.
Кравцова не смутило такое начало. Он знал, что разговор предстоит серьезный, и приготовился к нему, ни минуты не сомневаясь в своей правоте. Он повторил то, что говорил своим коллегам в тесной совещательной комнате. Только тогда он горячился, волновался, убеждая их, а сейчас речь его была спокойнее и оттого гораздо убедительнее.
— Меня учили так, — закончил Кравцов, — плох судья, если не разглядит человека в преступнике. А здесь я и преступника не увидел.
Член коллегии слушал не перебивая. И сейчас, когда Кравцов кончил говорить, он сидел, словно думая о чем-то своем, не имеющем отношения ни к сидящему рядом молодому судье, ни к неведомому грузчику. Потом вдруг очнулся, снял очки, провел рукой по глазам и сказал:
— Ну что ж, я считаю — тебя надо поддержать. Какое тут преступление!..
Нет, не простое это дело — быть судьей над людьми.
Потом уже, будучи прокурором республики, Кравцову приходилось основательно вникать в разные сферы жизни страны, в том числе в работу транспорта.
Одним из серьезных дел было происшествие на железной дороге под Ленинградом. Пьяный машинист электровоза начисто отключился от управления своим локомотивом, и тот помчался под уклон, набирая скорость. Перед входными светофорами станции Сосново поезда обычно следуют с пониженной скоростью — двадцать — двадцать пять километров в час, а этот, оказавшийся без призора, разогнался до девяноста пяти. Цистерны с горючим, шедшие в сцепке, на полном ходу соскочили с рельсов и опрокинулись. Локомотив же промчался по тупиковому пути, срезал оградительную призму, установленную там, где кончаются шпалы, и с маху сиганул под откос.
