Возможно, Виссарионову показалось, что он участвует в мирном диспуте и что у него за спиной нет конвоира.
— А как иначе раскрыть преступную организацию, действующую нелегально? Или нелегальный образ мыслей? Существует определенный режим, он поддерживает определенное течение мыслей и борется с другим течением мыслей, охранять и бороться — дело полиции. Этот вопрос научно не разработан…
— Будьте добры отложить ваши теоретические изыскания до другого раза, — прервал его Карклинь. — Мы разбираем дело Малиновского.
Виссарионов повернулся к скамье подсудимых, долго всматривался в свою бывшую «гордость» — так, словно видел его впервые.
— Честный, порядочный человек, — выдал он наконец аттестацию. — Главное — честный. Это очень ценилось, потому что часто агенты сообщают не то, что есть на самом деле, а то, чего от них ждут.
Малиновский весь сжался от такой «похвалы». Этого ли он ждал от своего «любезного шефа»? Потому, как нервно кусал Малиновский свои некогда холеные ногти, с какой злобой смотрел на Виссарионова, Крыленко прочитал его мысли. Что ж, вполне закономерный финал. Что объединяло этих людей? Идеи? Принципы? Благородные цели? Или животная жажда благополучия, стремление урвать кусок пожирнее — какой угодно ценой?..
Виссарионов подробно, с упоением рассказывал о том, как он и другие полицейские «шишки» встречались с Малиновским в отдельных кабинетах фешенебельных ресторанов, куда «ценный агент» проходил через боковой вход с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе. Рестораны нередко выбирал сам Малиновский — он любил, чтобы из-за плотно закрытых дверей доносились песни цыган.
— Свидетель, вы так и не рассказали, каким образом Малиновский был завербован. Он, что же, сам предложил свои услуги? — вмешался защитник.
— Не совсем, — загадочно ухмыльнулся Виссарионов. — Это мы помогли ему принять правильное решение.
— А если яснее?..
— Видите ли, мы изучаем каждого человека, как живет, чем дышит, что у него в мыслях. Характер, склонности… Тщеславных выявляли, честолюбивых. Так обратили внимание и на Малиновского.
— Почему? — спросил Оцеп.
— Общителен. Начитан. Рабочие ему верили. Агитировать мастер. Чем иметь такого врага, лучше сделать его своим. Приручить. Ну и обогрели его. Обласкали…
— И вы полагаете, что он душой был с вами, сотрудничал искренне?
— Не думал об этом! — отрезал Виссарионов. — И думать не хочу. Пусть он меня ненавидит, но дает сведения. А сведения он давал ценнейшие. Особенно после того, как мы ему поручили познакомиться с Лениным и войти к нему в доверие.
— И что же, — прервал его Крыленко, — Малиновский сообщил вам о Ленине?
— Что это человек огромной воли, который абсолютно уверен в победе своей партии и потому представляет главную опасность для империи. С этой опасностью, резонно полагал господин Портной, надо бороться особенно рьяно.
По залу прошел ропот.
— Негодяй! — крикнул кто-то совсем рядом со столом обвинителя.
Привели еще одного свидетеля — Джунковского, бывшего московского губернатора, который стал в четырнадцатом году товарищем (заместителем) министра внутренних дел. Сразу после его прихода в министерство Малиновский неожиданно отказался от депутатского мандата и уехал за границу. Не он ли, Джунковский, приложил к этому руку?
— Да, я, — подтвердил Джунковский. — Ознакомившись с составом секретной агентуры и обнаружив там фамилию Малиновского, я ужаснулся.
— Почему? — спросил Крыленко.
— Я слишком уважал звание члена Государственной думы…
— И только?
— Рано или поздно, — неохотно ответил Джунковский, — секрет бы открылся. Это был бы скандал: полицейский агент в Думе, да еще полицией туда проведенный!.. Я вызвал Малиновского и сказал: вот вам годовое жалованье вперед и заграничный паспорт, и чтобы в двадцать четыре часа духу вашего в России не было.
— Вам не жалко было расстаться с таким агентом? — спросил Карклинь.
— Агент был, конечно, первоклассный… Но опять же — палка о двух концах: полицейский сотрудник, получавший от нас баснословные деньги, произносил в Думе яростные антиправительственные речи. В ответ он получал тысячи восторженных писем от рабочих. Конечно, он их приносил нам, но толку-то что?.. Всех не арестуешь, а пропагандистский эффект его выступлений был огромный. Малиновского такое положение вполне устраивало: он мечтал о лаврах великого революционера, ничем не рискуя и живя в свое удовольствие.
