Усталость сама привела меня в церковь. Да, именно усталость, бог тут ни при чем, нет ему доверия. Я даже мысленно занес его в список неугодных мне лиц. Я уселся на последнюю скамью, у самого входа в церковь. Было тихо и темно, только вдалеке, у алтаря, мерцал красный огонек. И в эту минуту я подумал об отце. Как это я не вспомнил о нем раньше, когда думал о дедушке и тете Мэй? Они были возможными союзниками в кампании против мамы. Казалось, на отца тут рассчитывать нечего, вот я о нем и не вспомнил. Но теперь я представил себе его тонкую шею, добродушное лицо, шляпу-котелок и усы, делавшие его похожим на мальчишку со школьного карнавала, его детские шутки-подковырки — и все в нем обернулось таким милым и привлекательным. Клянусь, голод и паника здесь были ни при чем. Просто во мне проснулось какое-то неведомое чувство, может быть даже любовь. Я ощутил новый прилив бодрости, опустился на колени и стал молиться: «Великий боже, сделай так, чтобы я смог поговорить с папой по телефону!» Лампа у алтаря, словно в знак согласия, заговорщически подмигнула, и я воспрянул духом.
Но связаться с отцом оказалось не так-то просто. Из первого дома, куда я зашел с просьбой позвонить, меня вытолкали вон. Я негодовал — как же так, ведь я повиновался указанию свыше! Получается, подавать сигналы — это пожалуйста, а как их выполнить? Я поставил велосипед у края тротуара и, один-одинешенек, стал слоняться по главной улице, заглядывать в витрины магазинов. В одной было выставлено зеркало, и я увидел себя в полный рост. Согнутый горем, никому не нужный человек. Таких иногда показывают в кино. В голове тут же возникло подходящее название фильма — «Бездомный», и я смигнул набежавшие вдруг слезы. А в витрине, кстати, была выставлена электрическая железная дорога — просто прелесть.
Проходя мимо бара, я увидел в дверях высокого человека в легкой рубашке. Мне показалось, что он уже давно смотрит на меня. Он подмигнул мне, и я подмигнул в ответ.
— Ты, никак, ищешь, где бы горло промочить? — спросил он громким голосом весельчака.
Я сразу огорчился — наверное, он просто высматривает клиентов.
— Нет, — ответил я, хотя, может, и напрасно — а вдруг он имел в виду лимонад?
— Ну, извини. А я-то думал, уж не клиент ли движется. Ты не местный?
— Нет, — скромно сказал я. Хоть я и проделал немалый путь, стоит ли хвастаться? — Я из Боарны.
— И? Боарны? — воскликнул он, снова глядя на меня с интересом. — Далече! И что же ты делаешь здесь, в городе?
— Я убежал из дому, — ответил я. Подумаешь, пусть знает, а вдруг он захочет мне помочь?
— Это ты здорово придумал. — Он одобрительно закивал. — Я и сам в детстве сбегал.
— Правда? — взволнованно спросил я. Кажется, именно такого человека я мечтал встретить. — И сколько вам тогда было?
— Четырнадцать.
— А мне только двенадцать, — признался я.
— Чем раньше начинаешь, тем лучше, — убежденно сказал он. — Я сбежал окончательно только с третьего раза. К тому времени все уже по горло были сыты моими штучками. Так что убежать из дому — это тебе не фунт изюма. Из-за старика своего?
— Нет, — ответил я, пасуя перед его опытом и даже перенимая манеру выражаться. — Из-за старухи.
— Да, выходит, дело — табак, — сочувственно признал он. — Конечно, мало радости, если приходится терпеть от старика, но уж коли с родной матушкой сладу нет, тут совсем кошки на душе заскребут. А куда ты сейчас-то?
— Не знаю, — честно сказал я. — Собирался в Дублин, да не получается.
— Почему?
— Все мои деньги — на почте, а она уже закрылась до завтра.
— Это ты, брат, прошляпил. — Он огорченно покачал головой. — О деньгах надо было подумать заранее.
— Сам знаю, — согласился я. — Да я только сегодня решил, что сбегу.
— Вот незадача. К такому делу нужно как следует готовиться, все продумать до мелочей. Сразу видать, что «стреляный воробей» — это не про тебя сказано. Похоже, придется тебе крутить колеса обратно.
— Не могу я обратно, — подавленно промямлил я. — До дома двадцать миль. Вот если бы поговорить с отцом по телефону, он подсказал бы, что делать.
— А как зовут твоего отца? — спросил он, и я сказал ему. — Ну что ж, это мы попробуем устроить. Заходи.