— Так, похоже, в вагоне я старший. — Ленька осторожно потер ушибленную голову. — Ну и выходные! То Аверьян умер, то болиды падают. Ладно, за дело. Внимание, кто серьезно ранен?! — крикнул Ленька и подошел к пареньку-музыканту…
Примерно через час машинист, проводник, Ленька и еще один из мастеров обошли поезд.
— Ну что, джентльмены? Трогаемся? Шпалы на платформу закидывать, пускай компания работяг высылает для погрузки. — Машинист потрогал опухшую скулу, которой приложился о стенку паровозной кабины. — И так час потеряли, и связаться ни с кем не могу — похоже, рацию повредило.
— Поехали, — согласился Ленька, а остальные кивнули. — Чем скорее приедем, тем скорее Паркера и контуженных в больницу отправим.
Паркер — тот самый пассажир, что кричал во втором вагоне: ему стеклянным крошевом очень сильно повредило глаза. Учитывая, что врачей в поезде не было и прикасаться к иссеченному лицу мужика было просто страшно, ему забинтовали лицо прямо поверх порезов, надеясь на то, что серебряная сеточка не даст присохнуть бинтам к ране. И руки ему привязали к поясу, чтобы в лицо не лез. Жутко это было делать, но пришлось. Теперь Паркер сидел и выл на одной глухой ноте, качаясь на скамье.
Трех мужиков, неудачно вышедших покурить на грузовую платформу перед самым взрывом, шарахнуло так, что они сейчас были без сознания. В отличие от Леньки, которого частично прикрыл вагон, они словили всю мощь ударной волны, и что с ними будет, не знал никто из уцелевших.
Музыканту сломало руку, и ему сделали импровизированную шину из его же новенького журнала с фотками полуголых девиц, отснятых на прошедшую годовщину Русской Армии. Причем испорченный журнал огорчил музыканта едва ли не больше, чем разбитое банджо.
Остальные отделались небольшими порезами, ссадинами и ушибами: кто примерно как Ленька и машинист, а кто и посерьезнее. Сейчас все ходили в пластырях, двое в разных вагонах лежали вроде как с сотрясением мозга.
На одной из платформ снесло штабель со шпалами, скорее всего — от резкого торможения. Шпалы разлетелись по саванне и только чудом не угодили под колеса поезда. Еще сошедшего с рельсов вагона не хватало для полного счастья…
В остальном повреждений крупных больше не было: так, разбитые окна и пара выбитых дверей. На одной из цистерн сорвало плохо закрепленную крышку, хлопнув ею и перекорежив петли. Пришлось увязывать горловину брезентом и сверху замазывать смешанной с водой красной глиной: не хватало еще пожара от искры из трубы паровоза… Благо и лопата, и вода в поезде нашлись.
К огромному Ленькиному удивлению, его продукты практически не пострадали. Ну, пару яиц разбило, пакет с творогом, который назывался рикотта, лопнул, и три помидорины смялись. И все, даже клубника целенькой лежала в коробке.
Так что, когда поезд снова тронулся, Ленька со вздохом облегчения уселся на краешек сиденья. Сидеть, откинувшись спиной на что-либо, он не сможет еще несколько дней с гарантией, спина — сплошной кровоподтек. Даже спать на животе придется, скорее всего. Нужно зайти в медблок в «Конце путей» обязательно, взять мази из какого-то здешнего растения, синяки хорошо рассасывает.
Через немногим более сотни километров прибыли, наконец.
— Три часа ночи, — глубокомысленно заметил Ленька, при помощи Евгения укладывая коробки в служебный вездеход. — Куда там Даллас со Смитом делись? Пошли до горшка, называется.
— Мастер Панфилов — диспетчеру. Тебя к себе в офис Поплавски вызывает. Как понял, прием? — ожила рация в MUTT, моргнув глазком на панели.
— Диспетчер — Панфилову. Понял, буду. — Ленька повесил тангенту на место и потер ноющую спину. — Так, Жень, придут Керни и Джо — сажай их на задние сиденья, и к офису. А я пошел, для чего-то потребовался. Пулемет не поломайте! — Ленька повесил на MUTT свой собственный, позавчера купленный за не очень дорого М60. Может быть, не самый лучший агрегат, но достаточно неплохой, и подвеска как раз под него. А принадлежащий компании пулемет оставил в карьере, дежурным.
— Иди, не беспокойся, я пока этих засранцев подожду и посплю. — И украинец завалился на грубой скамье возле машины. И практически сразу захрапел. Ленька покачал головой, завидуя крепчайшей нервной системе хохла, закаленной горилкой и водкой, и пошел вдоль путей к офисному вагону.
