Она успела записать около полудюжины имен, когда внезапно услышала в зале голоса.
Мена удивилась, на мгновение она даже подумала, что ей это только кажется.
Уже очень давно никто не навещал их, за исключением пожилого священника.
Раньше в доме бывали еще учителя Мены, но месяц назад, когда ей исполнилось восемнадцать, она прекратила свои занятия и рассталась с ними.
Конечно, ей хотелось бы продолжать заниматься, хотя бы потому, что уроки заполняли медленно тянущиеся унылые дни.
Но она понимала, что в их положении это было бы излишней и ненужной расточительностью.
Они не могли позволить себе подобные траты, да к тому же, так или иначе, но она уже достигла того уровня знаний, когда ей нечему было больше учиться у своих учителей.
— Теперь мне надо заниматься самообразованием, — приняла она решение, понимая, что это вовсе не одно и то же — учиться самостоятельно или иметь наставника, с которым можно обсуждать изучаемые вопросы.
Или вести споры с отцом, когда он еще был жив.
Теперь она явно слышала голос Джонсона — их дворецкого — и другой голос, но она не смогла сразу узнать, с кем он разговаривал.
Дверь в гостиную отворилась, и Джонсон объявил:
— Леди Барнхэм, мэм!
Госпожа Мэнсфорд удивленно подняла глаза, а Мена радостно воскликнула:
— Алоиз! Неужели это действительно ты?
В комнату вошла молодая женщина. Она казалась самим воплощением элегантности.
«Алоиз всегда была прекрасна», — подумала Мена. Но в этом модном наряде, юбка которого была присобрана сзади в турнюр, в шляпке, украшенной зелеными перьями, она была просто восхитительна. При взгляде на нее захватывало дух.
Она пересекла комнату и подошла к матери. Госпожа Мэнсфорд протянула к ней обе руки.
— Алоиз, любимая моя! Какой сюрприз! Я думала, ты совсем позабыла о нас!
— Как хорошо снова видеть вас, мама, — произнесла Алоиз, наклоняясь к матери и слегка целуя ее в щеку.
Затем она обернулась к сестре, которая подбежала к ним из другого конца комнаты.
— Боже мой, Мена! — воскликнула она. — Как ты выросла! А я все еще думала о тебе как о маленькой девочке.
«Это кажется невероятным, — подумала Мена, — но Алоиз не была дома целых четыре года».
Удивительно, но в голосе ее звучали те же резкие нотки, что и в прежние времена, когда она еще жила с ними.
Когда Алоиз исполнилось восемнадцать, ее крестная мать, богатая и знатная дама, пожелала сама представить девушку ко двору.
«Я вывезу ее в свет в этом сезоне», — написала она в письме ее родителям.
Алоиз с безмерным восторгом радовалась такой перспективе.
А родители были чрезвычайно благодарны графине Винтертон за ее щедрость и за проявление такой заботы о своей крестнице.
Ведь сам лорд Мэнсфорд не имел никакого желания выезжать в Лондон, пусть и всего лишь на несколько месяцев.
Но он понимал, что его красавице дочери необходимо дать шанс появиться в свете, который она, несомненно, способна была покорить, а скорее — «взять штурмом».
Однако для него самого, да и для его жены отъезд из дома означал нарушение того счастливого размеренного существования, которым оба они наслаждались в своем поместье.
Поэтому лорд Мэнсфорд с большим облегчением узнал о представившейся Алоиз возможности выступить в роли дебютантки под покровительством своей крестной матери.
К концу сезона стало очевидно, что Алоиз своим появлением затмила всех других девушек, впервые появившихся на светских балах в этом году.
Именно тогда она и объявила о своем решении выйти замуж за лорда Барнхэма.
Мене все казалось очень заманчивым и восхитительным, пока она не увидела предполагаемого жениха.
Лорд Барнхэм на ее взгляд был совсем старым и слишком напыщенным.
Весьма осторожно она спросила сестру:
— Ты и вправду влюблена в него, Алоиз?
Алоиз, разглядывающая в этот момент свое отражение в зеркале, ответила:
— Он очень богат и занимает весьма высокое положение при дворе, а диадема, которую я буду надевать как супруга пэра Англии на церемонии открытия Парламента, просто ослепительна.
Мена так и не получила ответа на свой вопрос.
Но она поняла, что Алоиз твердо решила выйти замуж за лорда Барнхэма и ее теперь мало интересовало мнение семьи на этот счет.
