– Пока что не знаю, но думаю, что без работы не останусь, – почти бодро ответил Мигунов.
Анна уже совсем одета.
Остановилась вдруг в проеме кухонной двери и сказала, задумчиво глядя поверх Мигуновской головы;
– Если сразу не предложили другого места, значит, не очень-то ты рейтинговый.
Мигунов покривил лицо, но ничего не ответил.
Анна, снова придя в движение, хваталась на кухне за все разом: и за банку с кофе, и за сигареты, и за дверцу холодильника…
– Знаешь, – сказала Анна, совершенно не глядя на своего визави, – на вечеринке в "Короне" нам лучше не быть вместе, понимаешь?
За беготней и за кухонной суетой она явно прятала свое смущение.
Все.
Она давала ему отставку.
"Неужели все так пошло, все так банально и так просто?" – мелькнуло в Мигуновской голове.
– Тебе и мне будет лучше, если ты туда не пойдешь, – сказала Анна, закуривая. – У меня там будут свои интересы, и ты…
– И вообще я буду тебя стеснять и компрометировать? – помог он Анне.
– Ну, в общем, что-то вроде того, – кивнула Анна.
Во дни несчастий интуиция работает особенно хорошо.
Он предчувствовал, что она его бросит.
Помолчали.
– Ты меня довезешь? – спросила Анна, ненатурально улыбаясь одним лишь ртом. – Или теперь у тебя отпала охота?
– Довезу, – угрюмо кивнул Мигунов.
Ему даже не хотелось теперь играть в бесшабашного пофигиста, которому все как с гуся вода.
Он нуждался в сочувствии.
Он нуждался в сексе, наконец.
А получил отлуп.
От ворот поворот.
Они заговорили только в машине.
Когда и ехать-то осталось всего ничего, пять минут с небольшим.
Но это был важный, очень важный, подводящий черту их отношениям, диалог.
– Ты сам виноват, – сказала Анна, – был бы ты моим мужем, я бы помогла тебе пережить твою отставку, я бы не бросила тебя. А так, ты же не захотел оформить наши отношения год назад, когда я этого так хотела, ведь правда?
– Ты мне мстишь таким образом? – промямлил Мигунов, глядя на заснеженную дорогу, набегающую под капот.
– Год назад я хотела стать твоей женушкой, и была бы тебе верной подругой, милый мой, а теперь не обессудь, ты выбрал свободу, вот и я ее теперь выбираю.
– Значит, бросаешь друга в беде? – скривив лицо в неправдоподобной улыбке, спросил Мигунов.
– Такова селяви наших джунглей, милый, – ответила Анна, уже раскрывая дверцу, – но не расстраивайся, Мигунишка, черная полоса кончится, будет белая…
Она вышла.
И он долго глядел Анне вслед, покуда она не скрылась за стеклянными дверьми АСБ-2…
Один, один, совсем один, – вспомнил Мигунов глупый анекдот про грузина.
Один, один, сафсэм адин!
Дочь Вера Мигунова О том, что отца сняли с работы, Вера узнала за завтраком от матери.
А той ее муж сказал – Владимир Александрович.
Владимир Александрович всегда по утрам за завтраком "Эхо Москвы" слушал.
Он был прорабом и строил теперь какой-то мост на четвертом транспортном кольце.
Во второй раз мама вышла замуж с понижением.
Но зато Владимир Александрович был надежный.
После того, как отец от мамы ушел, у мамы развились комплексы.
Она все время говорила Вере, что главное в доме – не то, чтобы с мужем было интересно, а главное, чтобы в семье был душевный комфорт. А именно уверенность в том, что от тебя не уйдут, что тебя не бросят, и дает этот самый комфорт.
Мама всегда подчеркивала свою индифферентность к делам Мигунова. И смотреть программы "Норма Ти-Ви" у них в доме считалось чем-то вроде дурного тона. Но, тем не менее, когда после очередных свиданий с отцом Вера рассказывала матери о новых успехах своего папашки, о его новых поездках, о его новых машинах и увлечениях, мама слушала с явным интересом, хотя и поджимала губы в презрительной гримаске…
Да…
Конечно, Владимиру Александровичу с его строительным институтом да прорабскими привычками было далеко до папки. Далеко в смысле "культур-мультур", как любил говорить папа.
С папой маме было куда как интереснее, она с ним и в Большой зал Консерватории, и в Большой театр, и на все эти тусовки до какого-то времени ходила, пока Мигунов не перестал ее брать, "чтобы там с блядями беспрепятственно отираться", как говорила мама, презрительно поджимая губы…
Вере было пятнадцать, когда папа окончательно от них ушел.