- Мы как врачи. Не обижайтесь, ради бога. Судите сами...
Я молча кивнул, не зная, что ответить ему. Невзрачная, словно прибитая к земле колоколенка, печальная вокруг нее, блеклая синева, щемящая, как наваждение, плавная равнина.
Да неужели так будет? Неужели когда-нибудь я приеду к нему, как сегодня, постучусь, и выйдет он, как вышел только что, буднично, деловито и спросит буднично и деловито... Неужели так будет? И я приеду? Я должен. А я не хочу!.. И что меня дернуло обратиться к нему? Но ведь я не мог иначе. Просить маму? Лишний раз напомнить ей про все это черное, колокольное? Может быть, она где-то в глубине души своей боится его? Может быть, это я боюсь...
Наваждение... Хочу не думать об этом. Но дорога плывет, огибая равнину, и опять одинокая в полях колоколенка маячит и тянет, и не может равнина спрятать ее от меня.
- Да, печальное, - вздохнул он, - печальное слово смерть... Никогда не удивляет, никого не огорчает сознание того, что мир многие тысячелетия жил без нас. Но единая мысль о том, что мир этот будет после нас, будет без нас, угнетает и ранит слабые души.
Я молчал.
- Веруете? - спросил он мягко.
- Нет.
- А ваша матушка набожный человек.
- Благодаря вам.
- Не думаю. Набожными людей делает не церковь, а жизнь. Ваша матушка - добрый человек, она глубоко верует... Мы .беседовали подолгу, обстоятельно, душевно.
- И заслонили от нее все на свете.
- О, вы ошибаетесь. Хотя, может быть, в таких словах есть истина. Заслонить от мира нашего бывает необходимо.
- А мне иногда кажется, что спрятать надо ее от всего этого, - я сделал неопределенный жест в его сторону, - подальше от всех этих мыслей, от вас. Хоть вы, наверное, как я слышал, прекрасный человек. Я хотел видеть маму в ее последние годы совсем другой.
- Какой вы хотите видеть вашу матушку? - спросил он.
- Хочу радовать ее всеми радостями. Чем только можно радовать ее... Не вами, нет...
- Как это "вами"? - напевно, по привычке, наверное, тихо спросил он.
- Попами, - ответил я.
- Прежде всего я не поп. У меня иное звание, прошу вас помнить об этом.
- Извините, пожалуйста, - буркнул я.
- Религия - наука, не все желают понять это, - кивнул он. - Я ученый.
- Ваш аспект - история верований? - как бы между прочим спросил я.
- Любопытно, кто вам это сказал? - Он оживился.
- У меня есть книга в издании патриархии.
- Моя книга? Вы читаете книги священнослужителя? Значит, вы не такой закоренелый безбожник. Вам нужна моя помощь? Вы стоите на пороге веры?
Я хмыкнул.
- Не вижу причины такому поведению, - сказал он. - По-моему, вы пригласили меня к себе не для насмешек.
- Простите, - ответил я, - не могу представить себя на пороге веры.
- Почему? Разве среди ваших коллег, особенно пожилых, нет верующих?
Он прищурил один глаз, доброжелательно, как мне показалось.
Ну что мне сказать ему?
В километре от нашей "фирмы" стоит придорожная пивная. Почему-то ее называют "студенческой". Такое же название можно прочесть у нашей остановки автобуса. Никаких учебных заведений в округе, насколько я знаю, нет. Почему "студенческая" - непонятно. Наш "институт" учебным никак не назовешь.
Ко мне подошел однажды некто с пьяными глазами и, глядя на пивные кружки в наших руках, пропитым дыханием сказал: "Могу продать библию, студент".
Я купил потрепанную библию девятисотого года издания. Прочел ее. Даже пытался разобрать славянский, напечатанный рядом с русским. А на последних страницах, белых (вернее, желтых), на которых ничего не было напечатано, там от руки сделаны кем-то записи:
"Молитвы св. о. Царю Небесн. Пресвятое Отче наш - 12 раз. Господи помилуй 50-й псалом Верую. 10 земных, 20 поясных и 70 умных". (В уме, что ли?) "Последняя четка с земным поклоном и пресвятая Вл. (Владимирская, наверное.) Мать Богородица. 4 четка - пресвятая владычица. 5 четка - пять земных поклонов, 10 поясных и 35 умных. Ангелу хранителю, пресв. Вл. Богор."
И так восемнадцать страниц мелкого почерка, подробное расписание по всем дням недели, по всем святым неделям, и прочая и" прочая. А на последней рукописной странице карандашом: "Когда тяжело, не в силах справлять правильно, читай больше Евангелие, особенно от Иоанна 14 гл."
