Даже не пытаясь подняться на ноги, он так — на четвереньках, как какое-то уродливое насекомое, погрёб по скользкой от крови брусчатке, едва огибая распластанные на земле неподвижные тела, к недовольно потряхивающему головой оглушённому стражнику. И, лишь когда перед ним возникла уверенно поднимающаяся спина, РоГичи сообразил, что кроме намертво зажатой в левой руке даги, у него из оружия больше ничего не осталось. Впрочем, в данной ситуации это был более чем приемлемый вариант, нежели бесконечность назад брошенный им меч, или секира, острый кончик которой в запёкшейся крови торчал из-под Грега, ещё одного его гвардейца, ценой собственной жизни прикрывшего его, своего командира, от подлого арбалетного болта.
Не тратя драгоценного времени, чуть отклонившись в сторону, словно косой — помогая руке набрать необходимую инерцию, молясь, чтобы попасть в стык кожаных пластин, прикрывающих спину и грудь стражника, Прейр нанёс удар.
Но, видимо, Единый либо смотрел в иную сторону, либо он вообще был глух к подобным просьбам, лезвие, вроде как попав куда надо и — судя по визгу — зацепив тело, неожиданно скользнуло в сторону, так и не доведя дело до конца. Стражник, почувствовав, что враг совсем рядом, сзади, попытался боднуть головой, но так как капитан, так и не разогнувшись, вновь заносил руку вдоль брусчатки в повторном отчаянном ударе, то следствием этого движения стало падение того на спину и отлетевшая в сторону дага — гвардеец едва успел вытащить из-под тяжёлого тела отбитую руку. И тут же навалился на грудь, вдавливая локоть в шею.
Сильнейший удар в скулу потряс голову, но РоГичи не ослабил хватку. Левая пятерня стражника упёрлась в подбородок капитана, пытаясь отжать его, а вот правая судорожно запорхала у пояса. Мгновенно сообразив, до чего хочет добраться противник, РоГичи дотянулся указательным пальцем правой руки до безумно таращившегося глаза и воткнул его в ненавистное око. Тело под ним забилось, но Прейр лишь пошире расставил ноги, наклонил голову, подставляя под затихающие удары макушку и убирая шею, теперь сам попытался нащупать заветный предмет на поясе, рукоять которого всё это время давила в районе живота.
Лезвие мелькнуло, но было остановлено буквально в пяди от налитого кровью глаза.
И вновь мгновенье замерло в шатком равновесии. Клинок — как тонкий мостик между жизнью и смертью, кровожадно подрагивая, то приближался, то отдалялся от бьющейся в ужасе плоти. РоГичи, плюнув на всё остальное, навалился на рукоять, рывками пытаясь приблизить конец, а широкие ладони, покрытые редким чёрным волосом, вцепившиеся в кисть, противостояли ему.
Изо рта стражника сквозь невнятное рычание — поскуливание — ругательства, будто морсой прибой, вылетала на бороду пена. РоГичи же в каком-то безумии принялся словно бы уговаривать своего врага: «Ну, что ты, что ты, смирись… это будет не больно… всё закончится, обещаю… ты наконец-то встретишься с Единым, справедливым и милосердным…»
Рывок — и лезвие провалилось на несколько сантиметров вниз — капитан почувствовал, что силы, удерживающие врага на этом свете, уже отвернулись от стражника. Из широко распахнутого глаза скользнула предательская слеза, превратившаяся в яркий ручеёк, когда кончик ножа коснулся роговицы, стремительно окрашивающийся в алое всё более насыщенного тона с каждым милиметром стали, неспешно опускающейся вниз.
Капитан почувствовал, как тело под ним дрогнуло и замерло. И только тогда благословенная темнота накрыла его…
— Прейр!.. Эй, капитан, как вы?..
Сквозь ватную пелену, словно из другого мира доносился голос. Якобы знакомый, но идентифицировать его РоГичи пока не мог — сознание с трудом разрывало покрывало забытья и боли. При этом было сильное ощущение, что явь, настойчиво тревожащая его, ничем хорошим не откроется. Впрочем, враждебности в голосе не чувствовалось. Как и иных чувств — казалось, некий фильтр, стоящий между ним и звуками извне, обесцветил краски эмоций.
Освежающая длань влаги растеклась по лицу тяжёлыми, но целительными каплями, упав на закрытые веки, увлажнив сухие и какие-то неподвижные, будто в коконе, губы, едва проникнув в глотку и бесследно растворившись, как в печи, при этом заставив болезненно скривиться — вялый язык, рефлеторно дёрнувшись изучить проблему, наткнулся на острую кромку сломанного зуба и шероховатой поверхности губ, тут же ответившей солёной тягучей каплей, к слюне не имеющей никакого отношения.
