- Нам надо поговорить, - сказала Майя.
Неужели она видела, как он за нею ходит? Эта мысль пронзила Алика тем же острым ножом, но уже в обратном направлении, в грудь; начавшееся там жжение перекинулось на шею и лицо. Хорошо, хоть в парадной было темно.
- Ты слышишь меня? - голос Майи доносился откуда-то издали. - Нам нужно поговорить.
- О чем? - тупее ответ придумать было невозможно, жжение усилилось.
- Ты считаешь, нам не о чем говорить?
- Почему? Можно и поговорить.
- Спасибо, - она даже присела чуть-чуть, как Дина Дурбин в фильме "Сестра его дворецкого". - Пошли.
Красивый поворот, и она шагнула из подъезда на улицу. Пришлось вынести пылающее жаром лицо на белый свет - проклятый летний день все не кончался, хотя было уже не меньше половины десятого.
- Что с тобой? - и Майя рассмеялась. Потом тут же прервала смех и даже нахмурилась, чтобы выглядеть серьезнее.
Этот короткий смех, плеснувшись о его раскаленное лицо, зашипел, как вода в парной, и потными струйками потек по шее, по спине, между лопатками.
- Ты чего смеешься? - спросил Алик хмуро, хотя она уже не смеялась.
- Какой ты красный! - улыбнулась Майя и вдруг протянула руку к его лицу.
Он даже вздрогнул от неожиданности. Что-то белое коснулось его лба, и, прикрыв глаза, он понял, что это платок.
Вытерев ему лицо и шею, она полезла было и под воротник рубашки, но он отстранился.
- Ну, куда пойдем? - спросила она, пряча платок в карман сарафана. Может, на бульвар?
- Можно, - еле выдавил он, и они пошли назад по Воронцовской, мимо всего этого болтающего, грызущего семечки, играющего в лото и домино народа.
- Вот пялят глаза, - Майя недовольно передернула плечами, - сплетницы чертовы.
- Они тебя знают, что ли? - Алик с удивлением услышал свой голос.
- Еще как! Делать-то нечего, вот и следят. С кем пошла? Куда пошла? - все интересует. Я первое время злилась, а потом решила - наплевать, пусть болтают, что хотят. Бабка только расстраивается.
Она приехала из Витебска и жила с бабушкой. Алик знал об этом, но для поддержания разговора спросил:
- Какая бабка?
- Моя.
Отец ее погиб на фронте, мать вышла второй раз замуж. А с отчимом Майя не ладила - и об этом Алик тоже знал.
- Как ты думаешь, выйдет из меня актриса? - спросила она, и, встретившись с ней взглядом, Алик опять удивился тому, какие красивые у нее глаза, по размерам не меньше, чем у его барашка, а говорят, что бараньи глаза самые крупные. Но цвет, конечно, у нее намного лучше, - серо-голубой, как небо. Родной цвет.
- Конечно, выйдет. Товарищ Эмиль очень тебя хвалил.
- Что он понимает? - усмехнулась Майя. - Он только образование имеет. На сцене никогда не играл.
- А фильм?
- Групповка, - презрительно махнула рукой Майя, - меня и то приглашали сниматься. В массовку или групповку каждый может попасть.
- Что же ты все, что он говорил, делала, а теперь ругаешь?
- Я не ругаю. Он хороший дядька. Но не авторитет. А мне нужен человек, который бы меня направил. Вот в клубе Двадцати шести Лежнев ведет кружок. Из ТЮЗа. Не знаешь? Это другое дело. Это настоящий актер.
- Что же ты к нему не пошла?
-Я же в типографии работаю. Вот и пришла в Дом печати. А потом, когда все разузнала, уже как-то неудобно было уйти. И к ребятам привыкла. Да и к Эмилю тоже. Он так старается.
- Да, - с удовольствием согласился Алик: сто Лежневых не отдал бы он за товарища Эмиля, хотя он и не авторитет.
Так в разговорах о том о сем они дошли до бульвара. Наконец стемнело. Народ в основном гулял парочками.
- Пойдем на Студенческую? - спросила Майя.
Алик вопроса не понял, но виду не подал. Видимо, речь шла об аллее, потому что, пройдя немного. Майя свернула туда, где под деревьями было потемнее, и села на свободную скамейку.
- Здесь удобнее, - сказала она. - И шпаны меньше.
Алик промолчал: Студенческая так Студенческая, хотя ничем эта аллея от других не отличалась - такие же скамейки под деревьями, асфальт под ногами и полно парочек, стоящих, сидящих, идущих.
- Тебе привет от меня передали?
- Передали.
- Что же ты ничего не ответил?
--У меня баран не напоенный, - вдруг вспомнил Алик.
