Она уставилась на длинные пальцы, вспоминая, каково это, чувствовать их на своем теле, внутри плоти, и гадая, когда же эта рука подпишет документы, позволяющие избавиться от нее навсегда.
Чарльз издал нетерпеливый звук и схватил руку Элейн.
— В чем дело? — спросил он, видя ее сжатые в кулак пальцы. Медленно, один за другим, он разогнул их и вынул ручку от каретного окна. — Только не говори мне, что Роджер все еще не починил это окно!
Элейн безмолвствовала. Чувствовать его прикосновения было совершенно невыносимо. Не желая смущать их обоих непрошенными слезами, она отдернула руку. Немедленно Чарльз схватил ее за руку и притянул к себе на колени. Он обнял ее так, словно боялся, что она вот-вот от него убежит.
— Боже, как я тебя хотел, — сказал он низким голосом. — Ты не представляешь себе, какая это мука — не подходить к тебе. И особенно тяжело, когда ты знаешь, что разделяет-то нас всего ничего — какая-то жалкая дверь и та не заперта. Я лучше бы встретился с тысячей воинственных индийцев, чем еще раз испытал то, что я пережил за эти дни, находясь в изоляции вдали от тебя.
Элейн посмотрела на его горло. Пульс бился в ускоренном ритме. Его сердце стучало так сильно, что подрагивало все тело. Почувствовав под ягодицами нечто твердое, она уловила, насколько сильны были его страдания в последние несколько дней.
— Но почему? — спросила она тонким голосом, боясь надеяться, боясь предполагать. Разум твердил не доверять другому мужчине, ведь один уже использовал ее сексуальность против нее и вполне возможно, что и этот сделает то же самое.
Мир опрокинулся, мелькнув лабиринтом голубого неба и зеленых листьев. Элейн лежала на спине, Чарльз склонился, не сводя с нее настороженных глаз.
— Возможно потому, что миледи был необходим отдых. Дэймон сказал, что последняя вещь, в которой ты нуждаешься — это ненасытный муж, домогающийся тебя днем и ночью.
Элейн всегда считала, что большинство докторов — стадо несведущих ослов.
Очевидно, это время не было исключением.
— А возможно… возможно потому, что я был обижен.
Любопытно. «С чего бы ему обидеться?» — лениво подумала Элейн, разглядывая, как легкий ветерок играет с густым каштановым локоном.
— Видишь ли, ты сказала, что не хочешь меня. И не нуждаешься во мне. Я не хотел тебе навязываться. Снова. Я хотел, чтобы ты сама пришла ко мне. Но потом я понял, что это не важно. Я не могу стоять в стороне. Ты возражаешь?
Было удивительно видеть, как за неумолимой решительностью скрывается неуверенность — весьма странное состояние для человека, который считал свою жену ненормальной. Элейн подняла руку и в порядке эксперимента провела по губе, которая искривлялась тогда, когда ее обладатель был встревожен. Непонятно, к чему приведет то, что дернуло ее сейчас ответить ему низким, хриплым голосом:
— Да.
Колеблющийся свет в его синих глазах потускнел. Чарльз отдернулся — отверженный черный лебедь.
Элейн обхватила его шею.
— Да, — повторила она. — Я возражаю. Я против того, что ты оставил меня одну на целых три дня.
По внезапной вспышке в его глазах она поняла, что пришло время отвечать за свои слова. Он скользнул головой под ее правую руку.
— Куда ты лезешь?
Чарльз вытянул ивовую корзинку.
— У нас пикник, — ответил он и вывалил содержимое корзины на одеяло. Дюжина лимонов покатилась и запрыгала по клетчатой шерсти.
Элейн сидела, замерев от удивления.
— Вот это? — спросила она — Это все, что ты принес для пикника?
Чарльз ухмыльнулся. Не успела Элейн произнести последние слова, как уже обнаружила себя лежащей на спине. — Это такой пикник со свежевыжатыми лимонами.
— А не с лимонными тарталетками? — кисло спросила она.
Чарльз промурлыкал. — Ну, видишь ли, ты должна извлечь из них пользу раньше, чем они превратятся в тарталетку.
Кто бы мог подумать, что лимоны можно так широко использовать? Элейн мечтательно задумалась, прицепившись к слову. Это оказало бы влияние на весь рынок товаров потребления. Вместо рекомендованного яблока в день, доктор рекомендовал бы женщинам всего мира принимать один лимон в день. В магазинах требовали бы удостоверения личности, чтобы не продать эти фрукты детям и подросткам. Молодые люди, достигшие возраста двадцати одного года, стремглав бы мчались к заветному магазину, чтобы впервые вкусить запретные плоды.
