Он сказал мне: «Никаких вещей я не беру. По приезде в Кельн садимся в такси и едем по магазинам».
Александр Альфредович был человеком провидчески мудрым и проницательным. Работал он чрезвычайно основательно. Каждому его произведению предшествовало очень серьезное и кропотливое изучение материала. Познания его в самых разных отраслях науки, производства отличались исключительной глубиной. Но в жизни любил иной раз выглядеть настоящим простачком. Таким и запомнил я его в тот день в кельнских магазинах.
Покупая плащ, будто бы с трудом подбирая немецкие слова, он долго расспрашивал продавца о материале, из которого плащ пошит, хорошо ли защитит он от дождя, носят ли сегодня в Европе такие фасоны и не посоветует ли продавец взять что-нибудь другое. Тот почему-то рассердился и сказал по-русски: «Только без „давай-давай“!» «Понятно, — объяснил мне Бек, — был у нас в плену».
Приставленная к нашей группе работница Интуриста, а по совместительству сотрудница совсем иного ведомства, с Бека и его жены Наталии Всеволодовны Лойко не спускала глаз: куда они пошли, с кем встречались? Поздно вечером, когда они уже спали, звонила якобы попросить нитки с иголкой, а на самом деле проверить, в номере ли они.
Бек относился к этому весьма иронически. А однажды поставил даму в тупик.
В Мюнхене, в издательстве «Дежферлаг» нашей группе устроили прием. На стол подали сортов, наверное, двадцать разных сосисок. Бек расчувствовался и попросил разрешения поднять тост.
«Господа, — сказал он громко, — мне нравится капитализм!» — и сделал долгую паузу. В глазах у интуристовки появился жуткий страх: это говорит советский писатель! Да завтра же все станет известно в Москве. Помолчав, Бек добавил: «Одно меня смущает». И после новой паузы добавил: «Власть денег». Он развел руками: «А что делать, не знаю». И сел.
В такой растерянности мы нашу даму еще не видели.
На обратном пути на два дня мы остановились в Праге. Ужинать нас привезли в роскошную гостиницу у Пражны браны, но тут выяснилось, что чехословацкая турфирма забыла заказать номера, и после ужина нас повезут в загородное спортивное общежитие. Вместо того чтобы осматривать вечернюю Прагу, мы проторчим весь вечер в какой-то дыре.
Каждому из нас разрешалось обменять рубли на сто крон, стало быть, у нас с женой было двести крон, столько же получили и Бек с Наталией Всеволодовной. И тогда Александр Альфредович предложил: «Двухкомнатный люкс стоит как раз четыреста крон. Мы можем сообща его снять и жить по-человечески. Зачем нам деньги? Нас кормит турфирма».
Так и сделали. Вся группа уехала, а мы с Беками до поздней ночи гуляли по прекрасной Праге.
Наутро, выспавшись, приняв душ, очень довольные вышли к завтраку. Появились и наши спутники. Злые, раздраженные, в этом общежитии не оказалось даже полотенец.
Вот тут-то все и произошло.
К нашему столику подошел метрдотель и, извинившись, спросил, кто здесь есть пан Бек. Александр Альфредович отозвался. «Прошу прощения, — сказал метрдотель, — но пана любезно просит пожаловать портье отеля». «Наверное, мы недоплатили», — шепнул мне Бек. А это уже вырастало в целую проблему: рубли у нас были, но все, что тогда разрешалось обменять на кроны, мы уже обменяли. У Бека оставалась и валюта, но в ту пору в социалистической Чехословакии она не ходила.
Возвратился Бек минут через десять. Очень смущенный. В руке он держал… четыре стокроновые бумажки. Оказалось, ему вернули все наши деньги. Он, как почетный гражданин Праги, имел право на бесплатную гостиницу. А так как номер был оформлен на Бека, то деньги ему и отдали.
Ох, как разволновались наши спутники: выходит, и жили мы с комфортом, и ни гроша не потратили. Мне сказали: «Ладно Бек, он почетный гражданин, но ты-то по какому праву? Ты обязан немедленно возвратить деньги». «Я готов, — сказал я, — но как? Подойти сейчас к портье и объяснить, что полномера Александра Альфредовича занимал я?» Бек засмеялся: «Очень его развлечете. Почетный гражданин Праги торгует в своем номере койками».
На том дело и кончилось. Но некоторые попутчики мне этого не простили. Уже в Москве, я заметил, что, встречаясь со мной, они осуждающе на меня смотрят и здороваются сквозь зубы.
