– Ну рассказывай, как бандитов брали, – с мальчишеским интересом слушал его Турецкий.
– В горы начали подниматься, солнце уже к закату клонилось. До места дошли без приключений. У них база в лесу, в бывшей деревне. Там, видать, не один бой проходил. Разрушений много, жителей – никого. Даже собак нет.
– Ну это вам на руку, собаки чужаков сразу чуют, лай бы подняли.
– Поначалу нам удалось близко подползти и врасплох их застать, там трава некошеная, хозяев-то нет. В бинокль понаблюдали – парочку арабов углядели, даже негра одного.
– Да к ним наемники как пчелы на мед летят, боевики им такие деньги платят. А в наемники, сам знаешь, за деньгами идут. Им все равно, в кого стрелять. Ну а дальше? – перебил себя Турецкий.
– Эти бородачи – люди стреляные, заметались, забегали, оружие у них наготове. Ответную стрельбу открыли. Пристрелялись, такой ураганный огонь пошел! Но мы постоянно перемещались. И преимущество все равно за нами оставалось некоторое время. Солнце закатилось, темень, но у нас приборы ночного видения. Мы цепью залегли, с двух сторон. Открыли стрельбу из гранатометов. И позиции сразу меняли по правому и левому флангам.
– А сколько их было?
– Подсчитали после боя – двадцать два человека уложили. Пальба с обеих сторон такая стояла, да еще эхо ее разносило, как будто две армии сражались. Трассирующие со всех сторон огненными стрелами, – вдохновенно продолжал Солонин, и глаза его горели. Турецкий тоже пришел в возбуждение, он слушал рассказ своего собеседника как захватывающую историю. – А потом по одному дому как жахнули, а там, оказывается, склад боеприпасов. Как рвануло! Красота! Огонь полыхает, гранаты рвутся, прямо фейерверк во вселенском масштабе!
– Слушай, Виктор, а ты стихи, часом, не пишешь? У тебя такая речь метафорическая!
– Не-а, стихи не пишу. Песни сочиняю, про войну, – поскромничал Солонин и не признался, что и стихи пишет, и даже рассказы пробовал, да стесняется кому-нибудь показывать.
– Как-нибудь споешь? – спросил его Турецкий.
– Может быть… – неуверенно пообещал Виктор.
– Долго длился бой? – вернулся к теме Турецкий.
– Да где-то с час. У нас шестерых ранило, а двоих насмерть. А их всех постреляли. Стрельба с их стороны прекратилась, а это означало только одно – стрелять уже было некому. Они же до последнего сражаются. Проверили всех, документы собрали.
– Ну молодцы, – похвалил Турецкий героизм федералов.
– Да это еще не все, – перебил его Солонин. – Мы дома-то прочесали. То есть то, что от них осталось. И в одном подвале нашли нашего офицера. Худющий – жуть. В чем только душа держалась. Ноги в кандалах, руки за спиной веревкой скручены. Вытащили его на свет божий, мать честная – живого места нет! А сам ничего – улыбается, говорит нам: «Спасибо, братцы». У меня даже дыхание перехватило от жалости. У него половины зубов нет, выбили эти сволочи, гореть им в огне на том свете! Мы его напоили, покормили, спрашиваем: «Идти сможешь?» – «Смогу, вы меня только поддерживайте», – отвечает. Передохнули с часик и назад пошли.
– Так ты мне главное не говоришь, как его зовут офицера нашего?
– Александр Борисович, – неожиданно виноватым тоном заявил Солонин, – а ведь освобожденный капитан не тот, которого вы ищете…
– Как не тот? Мне сказали, что именно Куликов, которого духи назвали Алиханом.
– Алихан-то он Алихан, да фамилия у него другая – Казаков, Владимир. Хоть по описанию похож. Я даже сначала решил, что это он, как только увидел его.
– Вот жалость-то, – огорчился Турецкий. – То есть счастье, что спасли этого Казакова, но жаль, что Куликова так и не нашли.
– А дальше что было, не поверите. Спускаемся с гор, чуть не половина группы, считай, из строя вышла. Кто ранен, кто поддерживает раненых, да еще четверо убитых несут. И вдруг попадаем из огня да в полымя. Нарвались на другую банду. Видать, недалеко от этих находились, стрельба их привлекла. Сначала тяжело было, но наши ребята тертые, прошли огонь и воду, бились изо всех сил. Раненые тоже. Откуда только второе дыхание пришло. Все-таки прорвались, и был момент, когда Казаков меня своим телом прикрыл, жизнь мне спас. До сих пор не могу понять, как он углядел, что бандит в меня целится. Ночь ведь, темень… Его тоже к ордену представили. Он сейчас в госпитале лежит, ранения у него тяжелые.
