Я бросила лопату, чувствуя себя потрясенной и полностью сбитой с толку. Когда он снова открыл дверь, все тот же внутренний голос, который предотвратил предыдущую катастрофу, сказал мне: «Молчи! Поворачивайся и уходи». Я послушалась. Сейчас уже он шел за мной. Я не останавливалась. Я не понимала всех его слов, пока он не прокричал: «Ты убила Геммию, и все об этом знают, кроме тебя!»
Я не сказала ни слова. Я не могла. Каждый мускул в моем теле трясся. Я до сих пор не уверена, каким образом я нашла ключи от машины и выехала на дорогу, разметав во все стороны землю. Летя на огромной скорости, как будто из ада, вниз по тихим улицам района, я начала молиться: «Помилуй, Господи! Твоя милость — это все, что мне нужно! Помилуй, Господи! Прости меня, о Боже». Я чувствовала себя потерянной. Я и на самом деле потерялась. Мой мысли мчались слишком быстро, я не понимала, где нахожусь и куда направляюсь. Я продолжала ехать, пока не услышала: «Вспомни Люси».
Люси была бабушкой Геммии, женой моего первого мужа. Я вышла за него замуж в девятнадцать лет из-за чувства вины и стыда — ведь я была матерью-одиночкой. Спустя месяц после свадьбы его отправили служить во Вьетнам. Он вернулся спустя год с героиновой зависимостью. После того как я родила Геммию, его арестовали за ограбление дома своей матери, и он сбежал в Нью- Йорк, скрываясь от уголовного преследования.
Он отсутствовал уже почти три года, когда я начала встречаться со своим вторым мужем.
Люси, моя бывшая свекровь, не хотела терять связь со мной и детьми. Но я не могла даже смотреть на нее. Она олицетворяла собой мое прошлое и мои прошлые ошибки. Я хотела закрыть дверь в этот период моей жизни, но она подставила в проем свою ногу, не давая это сделать. Сейчас, когда я была в новых отношениях с мужчиной, который хотел быть со мной и принимал моих детей, я больше в ней не нуждалась. Вместо того чтобы поговорить о том, как наладить отношения, я избегала ее любой ценой, ценой ее сердца и ценой своей души.
Когда бы Люси ни позвонила, я все время была занята, разговаривала с ней быстро и кратко. Несмотря на то что она никогда не пропускала день рождения, День матери или Рождество, я всегда находила отговорки, чтобы не навещать ее с детьми и не приглашать ее к нам. Как это ни ужасно признавать, но я делала с ней ровно то же самое, за что осуждала отца своей внучки, когда он не давал мне с ней видеться.
Депрессия и гнев — не просто ваши эмоции, а подсознательная реакция на внешнюю среду.
Я олицетворяла собой его прошлое, его отношения с Геммией, которые закончились не самым лучшим образом. Сейчас он уже был женат на другой женщине, у которой тоже были дети. По моему мнению, эти события не имели никакого отношения к моему общению с внучкой. Снова и снова прокручивая в уме сцену с лопатой, я поняла, что сейчас находилась уже по другую сторону баррикад: я стала бабушкой, страстно желающей общаться со своей внучкой, бабушкой, которую не уважают, причиняют ей боль и отвергают, казалось бы, без особых на то причин.
Внезапно меня поглотило сострадание к Люси. Я почувствовала ее боль, ее печаль и свой собственный стыд. Я едва могла сдержать свое горе, когда начала понимать все происходящее — тогда и сейчас. Лучшее, что я могла сделать в тот момент, — это съехать с дороги, начать рыдать и позвонить своей лучшей подруге Шахиире. Я знала, что она пройдет этот путь вместе со мной, будет рядом все последующие моменты, секунды, часы — неважно, сколько времени. Времени, которое понадобится мне, чтобы переварить и понять, что происходит. Шахиира поймет. Она меня не осудит. Она не позволит мне уйти в отрицание. Я знала, что надо было делать, потому что знала: как только ты понимаешь, что поступаешь так же, как другие люди поступали по отношению к тебе, прощение сразу же становится твоим проводником на пути к свободе и покою. Боже, я так хотела быть свободной!
В тот момент прощение было единственным способом выехать из кювета у дороги и доехать до дома. Я простила себя за все суждения о Люси и об отце моей внучки. Я простила себя за то, что вышла замуж за отца Геммии из-за страха и отчаяния. Я простила себя за то, что не могла простить себя столько времени. Не могла простить себя за то, что родила ребенка, будучи еще подростком.
