Спальню сестры с самого детства он любил больше своей по многим причинам. Здесь все было лучше, чем у него, гораздо привлекательнее, заманчивее. Например, вот этот шкаф – Иркина кладовая, забитая ее барахлом: свитерами, платьями, топами, юбками, джинсами, куртками, туфлями, бельем. Однажды отец (тогда еще живой, полный сил) застукал его, Федора, здесь и… Это было полтора года назад. И с тех пор Федор старался быть предельно осторожным. Отец умер, и вроде бы некому стало устраивать по этому поводу скандалы, но осторожность уже стала второй натурой Федора, превратившись в привычку.
Федор поднялся с постели сестры, на которой лежал, подошел к двери, открыл, выглянул – темно на всем этаже, внизу свет – в гостиной, в столовой, в холле, на кухне. Вот раздался телефонный звонок. Мать Варвара Петровна взяла на кухне трубку. Кто ей звонит? Наверняка какая-нибудь подруга. Что же, в доме немало новостей, которые безотлагательно следует обсудить с подругой по телефону.
Федор плотно прикрыл дверь, припер ее креслом. Затем подошел к шкафу, раздвинул его створки и рывком сдернул с себя белый шерстяной свитер. Расстегнул джинсы, содрал их энергично вместе с плавками и носками. Совершенно голый он стоял перед шкафом, точно перед сокровищницей, потом повернулся к зеркалу сестры. Внимательно, придирчиво, очень критично разглядывал себя, поворачиваясь то спиной, то боком. Ничего, скоро ему исполнится восемнадцать лет. И он станет сам хозяином своей судьбы, своего тела – станет хозяином самого себя. Нет-нет, конечно же, хозяйкой. Эта операция… Она не так уж и сложна и совсем не опасна. Сколько людей уже благополучно прошли через это. И он пройдет и разом покончит с тем, что его гробит, что мешает ему жить, как он хочет, как должен.
Федор порылся в туалетном столике сестры, достал черный испанский веер, приложил его, раскрытый, к низу живота. Вот так гораздо лучше. Этот веер привезла Ирке сестричка Зоя из Испании прошлым летом. Он тоже жуть как хотел в Испанию, в Коста-Браво, на море. Но отец – Константин Ираклиевич – отправил его в летний молодежный лагерь под Питер, на Финский залив. Туда все время наезжали какие-то лекторы – эмиссары из молодежных движений, все о чем-то бубнили, чему-то учили. Не отдых там был – обязаловка сплошная. Федор чувствовал себя там совершенно несчастным, одиноким, заброшенным. Но когда отец спрашивал его по телефону, как отдыхается, лгал бодрым голосом, что отдыхается ему классно.
Он вообще привык лгать с самого детства. С девяти лет, с тех пор, как они с сестрой Ириной были привезены в этот дом.
Федор начал перебирать вещи сестры. Да, гардеробец у нее еще полудетский, подростковый. Вон у сводной сестрички Зои вещи намного лучше, стильнее. А какие тряпки были у сестрички Евдокии – Дуни! Это просто полнейший отпад! Дунька была страшная модница и ненасытный шопоголик. И ко всему еще первейшая стерва. А теперь ее нет. И никогда, никогда уже больше не будет. И кому теперь достанутся все ее вечерние платья от «Дольче Габбана» и «Роберто Кавальи»?
Первое, к чему потянулась его рука, было белье. Он выбрал черные кружевные трусики-стринги. Сопя, замирая сердцем, потея, напялил их на себя. Черт, не лопнули бы спереди! Потом достал из обувного ящика черные замшевые сапоги сестры, обулся. Покачался на шпильках, привыкая к неустойчивости. Класс, ну просто класс!
Когда он сделает себе эту операцию, тогда и он сможет открыто, прилюдно носить такие. Он сможет носить все эти чудесные душистые женские тряпки. Он поднес к лицу шелковый топ сестры, жадно вдохнул запах. Духи, украдкой от всех, он покупал себе уже сейчас. Вот только приходилось лгать продавцам в парфюмерном магазине, что это подарок для девушки.
Ничего, после операции он станет заходить и в «Этуаль», и в «Артиколи» в ГУМе, и в «Эсте Лаудер» как самая капризная, самая придирчивая покупательница. Операция еще не туда откроет ему двери. Вот только надо будет пройти эти проклятые психологические тесты, не сплоховать, прежде чем лечь на операционный стол. Да еще – и это самое главное – найти на операцию денег.
