– Знаешь, солнышко, я очень хочу познакомить тебя с моей мамой. Она тебе обязательно понравится, – воскликнул я, раздираемый противоречивыми чувствами: счастьем оттого, что мы вместе, и болью за ту несчастную.
– Я тоже хочу с ней познакомиться. Твоя мать должна быть необыкновенной женщиной, раз у нее такой сын, – сказала Настя, когда я опустил ее на пол.
По глазам чувствовалось, что она абсолютно искренна.
– Она действительно необыкновенная. А я… Я обычный.
– Дурашка. – Девушка встала на цыпочки, легонько прихватила маленькими зубками мочку моего уха и, отпустив, горячо прошептала: – Ты у меня самый лучший.
Мы влились в праздничную кадриль. Счастливая Настя радостно щебетала, порхала как бабочка. Я пытался повторять ее движения, потом, сдавшись, стал танцевать как умел.
Гостей позвали за стол. Мне повезло: дворцовый распорядитель уготовил для меня место практически напротив Насти. Мы радостно переглянулись.
Тихо заиграла музыка. Лакеи в дворцовых ливреях убрали легкие банкетные закуски, стали разносить горячие блюда.
Первый тост был за здравие императрицы. Сотни людей громогласно прокричали:
– Виват матушке Анне Иоанновне!
Та улыбалась и благосклонно кивала. Я вдруг подумал: почему бы не подойти к ней под благовидным предлогом и не испросить, как положено, руки Насти? Тем более, что момент удачный – Анна Иоанновна в хорошем расположении духа, ко мне вроде бы испытывает определенную симпатию, как к верному и надежному человеку. Да и столько свидетелей вокруг – обратного хода для боярина Тишкова не будет. Никуда он не денется, смирится с монаршей волей, даст нам свое благословение.
Я даже заерзал на стуле от нетерпения. Захотелось обратить на себя внимание, изложить императрице просьбу и решить раз и навсегда проблему.
В зале появился разгоряченный, краснощекий курьер. Он отыскал глазами Остермана и решительно направился к нему. Министр отложил в сторону вилку с ножиком, вытер губы белоснежной салфеткой. Курьер негромко заговорил. С каждым его словом атмосфера начинала наэлектризовываться. Напряжение росло.
Выслушав до конца, Остерман с помощью супруги приподнялся из-за стола, выпрямился во весь невеликий рост:
– Матушка императрица, беда у нас. Бестужев из Стекольны депешу шлет. Свеи войну с нами зачинают. Войска к готовности привели. Со дня на день супротив нас выступят.
Миних вскочил, зацепив рукой посуду. Попадали графины, дорогие фарфоровые чаши, вдребезги разлетелись тончайшей работы бокалы.
– Ваше величество, повелите мне свеев опередить, в бой с ними ринуться. С моими молодцами я их в лепешку раскатаю. Весь паркет во дворце вашем свейскими знаменами выложу.
Императрица задумалась, с надеждой произнесла:
– Погоди, не спеши, фельмаршал. Может, ошибка приключилась? Нам посол французский говорил, что его король всяческими посулами удерживает свеев от необдуманного выступления. Маркиз Шетарди, скажите, правда то, что нам Бестужев отписал?
Француз развел руками:
– Ваше величество, для меня самого это явилось прискорбной новостью. Вероятно, вышло какое-то недоразумение. Я могу сей же миг запросить кабинет кардинала де Флери. Уверен, он сумеет разубедить вас делать столь скоропалительные выводы. Моя страна заинтересована только в мире по всей Европе.
– Увы, матушка, не врет Бестужев, – высказался со своего места Ушаков. – Людишки доверенные из свейского парламента давно мне о сих намерениях докладали, а я о том вашему величеству обговаривал. А ты, маркиз, – обратился он к французскому посланнику, – не вертись как уж на сковородке. Постыдился бы! Знамо нам, сколько золота галльского в кубышку свейскую насыпано было. Тут вы об одном говорите, а в Стекольне другими речами рассыпаетесь.
Шетарди благоразумно заткнулся и не стал дальше развивать эту тему.
Взбешенный Миних от души врезал кулаком по столу:
– Война так война! Ежели свеи никаких резонов не понимают, чего их жалеть?! Возьмем в укорот. Чай, не впервой бить их будем. Петр Великий их побивал, знать, и наш черед подошел.
– Раз вы, министры мои, так полагаете, то и мне не следует от вести сей руками отмахиваться. Повелеваю по случаю сему военный совет собрать да принять на нем диспозицию кампании, а во главе совета быть фельмаршалу Миниху. Пущай лупит супостата в хвост и гриву! – Закончив говорить, Анна Иоанновна устало откинулась на спинку.
