Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки - страница 24

Шрифт
Интервал

стр.

О том, как, продолжая устраивать свои дела, я почувствовал усталость и потерял интерес к науке

План мой был хитроумный и тонкий, и осуществлять его было радостно. Правда, он требовал терпения, которого у меня лично достаточно, но вот ноги мои часто торопятся и начинают действовать вопреки задуманному. А задумал я пойти к Люсеньке Витович. Я знал, что вскоре после занятий к ней приходит делать уроки Света Подлубная. Нужно было часа полтора выждать. Но уже через час ноги мои начали своевольничать. Когда я появился у Люсеньки, Светы там еще не было. Люсенька мне радостно удивилась:

— Это ты, Быстроглазик? Ой, как хорошо!

Она всем говорит только приятное, и когда разговаривает с тобой, то можно подумать, у нее большей радости в жизни не было. Как-то на каникулах мы всем классом ездили на экскурсию в крепость-герой Брест. Люсенька несколько раз забегала в то купе, где я лежал и почитывал, и все угощала меня — то пирожком, то лимонадом. Я уже решил, что она в меня влюблена, но потом увидел, что она и Мишеньке Теплицкому полбутылки лимонаду принесла. Зря она этого типа обслуживала.

Я сказал Люсеньке, что у меня нет расписания, не знаю, какие уроки на завтра делать.

— Сейчас мы все устроим, — сказала Люсенька.

Она усадила меня за письменный стол, достала дневник, раскрыла. Никто в классе не умеет так аккуратно вести дневник и тетради. Люсенька собирается стать учительницей и по-учительски требовательна к себе — она школу организовала на лестнице (я еще об этой школе расскажу). Люсенька и со мной вела себя как учительница. Только в той игре, которую она затеяла, уж очень маленьким учеником я ей представлялся: первоклассником.

— Достань-ка, Быстроглазик, дневник, сосредоточься и пиши аккуратно.

Оба мои дневника были заполнены.

— Я на листке сперва, Людмила Викторовна, — сказал я. — Боюсь наляпать.

Я раскрыл портфель, чтоб поискать листок бумаги. Я не учел, как может повести себя учительница с первоклассником. Люсенька сама достала дневник из моего портфеля.

— Зачем же, — сказала она, — эта непроизводительная затрата времени. Сосредоточься — и ты напишешь без помарок.

Уже она начала раскрывать дневник. Я вырвал его и сделал вид, что страшно рассердился.

— Хватит! — сказал я. — Я тебе не первоклассник — не командуй! Я четвероклассник, поняла? Ко мне в портфель лазить нельзя!

Люсенька растерялась.

— Ну извини, — сказала она.

Она вышла в другую комнату — наверно, чтоб прийти в себя после моей выходки. Вернулась она с конфетницей, в которой карамельки лежали, поставила конфетницу передо мной:

— Ешь, Быстроглазик.

— Ты извини, — сказал я. — Понимаешь, терпеть не могу быть первоклассником: меня в первом классе по голове портфелем сильно ударили, с тех пор реакция.

— Ладно, Быстроглазик, — сказала Люсенька. — Я же не знала.

Мне повезло: Света появилась, когда я еще писал. Только можно ли это считать везением? Люсеньке она улыбнулась, а в мою сторону так повела глазами, что стало ясно: теперь я для нее — тьфу! Она мне начала выказывать знаки неуважения. И откуда у нее взялось столько этих знаков! Она села на диван рядом с Люсенькой, а получилось: Люсенька не то что ты. Она стала Люсеньке что-то шептать на ухо, а получилось: вот с ней-то я разговариваю. А когда Света засмеялась каким-то своим словам, то можно было не сомневаться: о ком бы эти слова ни были, смеется она надо мной. Умеет, ничего не скажешь. Света взяла Люсеньку за руку, притянула к себе еще ближе и шептала еще долго с очень обидными для меня смешками. И как она заботилась о том, чтобы я ничего не услышал! Как будто я такой человек, что подслушивать стану.

— Хотела делать уроки с тобой, да расхотелось. — Света брезгливо посмотрела на меня — и дурак бы понял, почему ей расхотелось.

Я растерялся: никто еще с Дербервилем так не обходился.

Люсенька и не подумала скрывать, что она поняла, почему Света ушла.

— Вот так, Быстроглазик, — сказала она. — Света тебя осуждает. Ты плохо с Вовиком обошелся. А он такой добрый.

— Расхваливай, — сказал я. — Разве ты поймешь, какой это человек?

— Какой?

— На многое способен, — сказал я. — Если хочешь знать, он клин способен между сыном и отцом вбить. В семейные дела суется!


стр.

Похожие книги