Впереди, в метрах в ста, трасса уходила за скалу, затем делала еще один поворот, потом еще. А дальше, за перевалом, начиналось то, что в официальных документах именовали «зоной действия чрезвычайного положения»: крохотная окраинная территория бывшего Союза, населенная гремучей смесью из полусотни народностей, племен, кланов, испокон веков шумно и непонятно для русского человека резавших друг друга, стрелявших, взрывавших. Единственным видом созидательной деятельности для местных жителей было выращивание и переработка всяческой дури – экспорт наркотиков, наряду с торговлей оружием и грабежами соседей, составлял основную долю национального дохода.
Сзади, по другую сторону горной цепи, начинались края казачьи, с их хлебным привольем, сытыми грудастыми девками и драчливыми мужчинами.
А между ними, почти на самой середине перевала, дослуживал свой десятидневный срок очередной питерский кордон: восемь бойцов, два офицера, безлошадный водитель Долгоносик и прикомандированный к ним опер «по наркотикам» Синицын…
Году еще этак в девяносто втором название Анарского перевала, отмеченного разве что на очень подробных армейских картах, было известно только местным жителям да, пожалуй, американским шпионам, которым, говорят, известно все: стоял себе у дороги обычный милицейский КПП, потихоньку досматривал проезжих, изымая нечастое оружие и травку. А потом началась холера!
Эпидемия вспыхнула как раз в момент обострения взаимной пальбы: гуманитарные грузы мгновенно разворовывались, лекарства, бесплатно собранные по всему миру, на черном рынке стоили дороже патронов, а наивных французских «врачей без границ» насиловали и убивали прямо в полевых госпиталях.
Россию нужно было спасать от заразы с гор – и слова эти перестали восприниматься как набивший оскомину клич кухонных патриотов. Смысл их зловеще воплотился в реальность.
Так вышло, что основной поток беженцев хлынул именно через Анарский перевал, тысячи измученных, больных, голодных людей: старики, женщины, дети. Ограбленные и униженные своими же соплеменниками, потерявшие родных и близких, они в любую минуту могли выплеснуться в притихшие казачьи станицы, поднимая новую волну взаимной ненависти, сея смерть и холодный пот холерных бараков.
В те дни не сходило с телеэкранов: толпа, то тихо безучастная, то корчащаяся в истерике; перевал, забитый пестрой и пыльной людской массой на бесконечные километры. Башни танков и грязные лица солдат десантной роты. Серебряное кружево проволочных заграждений, шлагбаум, долгие трассы ночных очередей. Грузовики с редкими счастливцами, прошедшими санконтроль, – и медики в белом, измученные дикостью и бессонницей, своей и чужой болью, циничные и полутрезвые.
К осени зараза как-то сама собой пошла на убыль.
Затихла, напитавшись человечиной, и очередная междоусобица: большинство осаждавших кордон вернулись под крыши родных аулов, кого-то схоронили по местному обычаю, некоторые прижились в станицах и городках незлобивой южной Руси. Войска и врачей увели, и теперь раз в сорок дней в распоряжение местного УВД прибывал сводный отряд откуда-нибудь из средней полосы – оперативники, следователи, милиционеры. Базировались в краевом центре, несли на дорогах патрульную службу и посменно, «вахтовым методом», вкушали прелести дежурства на перевале Анар.
В ноябре трудовую повинность отбывали питерцы: сводная рота из Отряда, инспектора ГАИ и несколько сыщиков из Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Особых подвигов за личным составом не числилось, командировка подходила к концу, и поговаривали даже, что больше никого присылать не будут: дороговато, да и необходимость потихоньку сошла на нет.
– Что с билетами? – поинтересовался Владимир Александрович. Синицын приехал на перевал позже, поэтому вполне мог бы быть в курсе.
– Не знаю. Говорят, поездом поедем.
– Это плохо. – Виноградов имел основания быть недовольным: ко дню рождения жены хотелось уже оказаться дома, а поезд до Питера тащится почти двое суток. Самолетом бы – в самый раз.
– Надоело все.
– Надоело. Тоска!
Даже местный участковый, когда-то безвылазно дни и ночи проводивший на кордоне – то в качестве переводчика, то как посредник при деликатных переговорах между «вахтерами» и редкими гостями с той стороны перевала по поводу платы за проезд, – даже он уже не показывался вторые сутки: то ли свадьба у племянника, то ли похороны соседа.
