* * *
Эмир Абдул четко слышит каждых шорох за спиной. И это заставляет его торопиться. Но он продолжает работать почти одной рукой, завязывая петлю на веревке. Петля набрасывается на камень одним движением и затягивается под весом его тела. Хорошая петля. А конец веревки спускается со склона, сползает, как змея, с легким шуршанием. Эх, не подвела бы рука… Правая рука сломана. Но что такое перелом для настоящего мужчины? Настоящий мужчина может не заметить его.
Пора!
Абдул поднимается. Еще спокойно и величаво, еще никак не показывая своего нетерпения. Оглядывается, усмехается, и – теперь уже его движения быстры и выверены…
Петля, как и думалось, прочно цепляется за камень. И – прыжок… Больно руку… Больно, но это боль нескольких секунд. Боль быстро притупляется и уже перестает мучить. Жалко, что нет перчаток. Ладони горят, сжигаются о веревку, но он не сжимает их сильнее, не останавливается. Он очень быстро спускается, скользя по склону, отталкиваясь ногами от осыпающейся почвы.
Там, внизу, ельник начинается сразу у подножия. И пусть «краповые» тоже спустятся за ним следом. Они даже не увидят сверху, в какую сторону он направился. Пусть ищут. Не найдут…
Не найдут, потому что он никуда и не направится… Он знает там, в густом ельнике, схорон, который не найти без собаки. Там есть и оружие, и взрывчатка, есть место и для человека. Даже пара человек поместилась бы. И «краповые» пробегут мимо. Конечно же, они побегут в сторону тропы, которая выходит на противоположный склон. Ведь Абдул должен именно туда направляться. Он и направится, только чуть позже.
Он скользит… Веревка жжет руки…
* * *
– Где он? – старший лейтенант Кантария сам пугается того, что произошло, но уже видит – это произошло. – Где он? Куда он делся? Шестой! Одиннадцатый! Куда он делся?
Эмир Абдул выпал из его поля зрения всего на десяток-другой секунд, понадобившихся для того, чтобы обойти нагромождение камней на склоне. Только что сидел там, а теперь его нет. И на тропе его нет, никого на тропе нет!
– Нам его не видно. Он садился за камень отдохнуть… Может, прилег?
И шуметь нельзя. Может, в самом деле, прилег? Тогда ему подняться и шагнуть за автоматом – три секунды. Начнешь торопиться, начнешь шуметь, он поднимется… Значит, спуск надо продолжать в прежнем темпе.
– Я – Первый! Видел кто его? Видит кто?… – в микрофон «подснежника» приходится шептать. Дистанция такая, что громкое слово может быть услышано.
– За камнями…
– Отдохнуть сел…
– Сидел там… Сейчас не видно…
– И не увидите… Нет его там… Я как раз против того камня…
– Быстрее! – дает команду Нугзар. – Вперед!
И сам стремительно спускается. Вечерний сумрак не дает издали понять, что произошло. Видно одно – эмира Абдула нет на месте. И не прилег он за камнем. Негде там прилечь. И только с двух шагов старший лейтенант понимает – они упустили Мадаева…
Веревка уже не натянута. Если бы сразу поторопиться, можно было бы просто перерубить веревку. Она тонкая – едва-едва человека выдержит. Одно движение тяжелого боевого ножа, и Мадаев свалился бы в пропасть… Пусть бы и вторую ногу разбил, пусть бы и вторую руку сломал… Пусть бы шею себе сломал, но он был бы уже в руках спецназовцев…
Нугзар хватается за веревку, и смотрит вниз. И понимает, насколько бесполезное занятие искать там беглеца. Внизу уже полная темнота. Там лес, помнится, сплошняком стоит. В обе стороны тянется. Тем не менее Кантария готов первым начать спуск, но в это время с вершины перевала взлетают одна за другой две красные ракеты. Ракеты, конечно, предназначены им.
Отбой. Генерал отзывает разведку.
– Мы почти взяли его… – говорит Кантария с досадой.
Но он знает, что сигнал ракетами равносилен приказу.
