Пророк из 8-го «б», или Вчера ошибок не будет - страница 8
— И ваше, — сказал я. — Хы-хы-хы-ы! Впервые, наверное, здесь? А зря. Теплое местечко.
— Нет, далеко не впервые, молодой человек, — осушив стакан, задумчиво возразил «мушкетер». — На этом самом месте, милейший, семьдесят лет назад был великолепный трактир купца Туголеева, и ваш покорный слуга частенько к нему заглядывал.
— Вы? — ткнул я в него пальцем. — Семьдесят лет назад? Хы-хы-хы-ы! Сколько же вам годков-то, дедуля?
— Пивко, доложу я вам, у Туголеева подавали первоклассное, — не обратив внимания на «дедулю», продолжал «мушкетер». — И водочку в любых количествах, «Смирновскую». Графинчик запотевший. На тарелочке янтарный балычок. Пальцем чуть поманишь, летит к тебе со всех ног половой в белой рубахе и с подносом. На согнутой руке полотенце, и сам весь изогнут от чрезвычайного к тебе почтения. «Чего изволите-с?» — «Еще водки, каналья, — скажешь ему. — И быстро, пока я тебе по шее не накостылял». — «Сей момент-с», — отвечает. И мгновенно перед тобой на столике графинчик. А теперь?
— Теперь бы тоже не худо графинчик, — подтвердил я, потирая шею. — Хы-хы-хы-ы!
И тут «мушкетер» неожиданно понес такое, какого мне не доводилось слышать ни разу.
— День р-рождения у меня сегодня, — тыркал себя кулаком в грудь «мушкетер». — Круглая дата. Р-ровно сто пятьдесят лет назад моя прекрасная бедная мамочка р-родила меня на свет. Имею я право выпить в собственный день р-рождения или не имею? Я при Александре Первом родился, при победителе французов. Но, грешен, совершенно не помню Александра благословенного. Мне всего пять годочков минуло, когда государь почил в бозе. А вот с Пушкиным я встречался. Встречался с р-разбойником. А ты с Пушкиным не встречался?
— Я… нет, — растерянно сказал я. — Как же я мог с ним встречаться? Он когда жил-то. А в школе мы этого… Лермонтова проходили. Белеет парус… как его? Ну? Единственный. Пушкина вообще-то мы тоже проходили. Давно только. Позабыл все. А Лермонтова помню. Белеет парус единственный…
— Одинокий, глупец, — захлопали на меня распухшие веки.
— Ага, верно, — подхватил я. — Вспомнил! Белеет парус единственный одинокий глупец! Хы-хы-хы-ы!
— Бедный, бедный Лермонтов, — замотал головой «мушкетер». — Бедняга. Я не встречался с ним, нет. С Михаилом Лермонтовым я не встречался. И с Альбертом Эйнштейном не встречался. Ты Эйнштейна знаешь? Великого Эйнштейна!
— Это который какой-то там киношник? — сказал я.
«Мушкетер» поднял голову, хлопая распухшими веками, долго смотрел на меня. Наконец строго сказал, обиженно топорща усы:
— Ты глуп, мой мальчик. И неразвит. Мне стыдно. Твой киношник — это Сергей Эйзенштейн. — Он подчеркнул: — Эйзен!
— Хы-хы-хы-ы! — засмеялся я. — Эйзен не эйзен. Подумаешь! Какая разница?
— Такая же, — поджав губы, проговорил «мушкетер», — как между государем императором и выражением «милостивый государь». Запомни: на земле было всего три великих физика: Исаак Ньютон, Альберт Эйнштейн и я.
— Ты что, тоже физик? — удивился я. — Привет физикам! А знаешь, по виду ты больше на закройщика из ателье смахиваешь. Или на бухгалтера. Если бы я начал жить сначала, я бы тоже не машины сейчас мыл, а физиком работал. Нет, вернее, не физиком, летчиком. Я летчиком мечтал стать, истребителем.
— Я великий физик! — вздернул «мушкетер» свою козлиную бородку. — Великий! Еще за двадцать лет до рождения Эйнштейна я в деталях разработал теорию относительности. И я пошел дальше Эйнштейна, который лишь подтвердил мою теорию. Я сумел практически сдвинуть время! Я заставил время для какого-то определенного субъекта двигаться медленнее обычного или, наоборот, быстрее. Ты представляешь, что это такое? Мне нужно еще лет пятьдесят — и я переверну мир.
— А-а, вон в чем дело, — вздохнул я. — Ты псих, оказывается. Ты из какого дурдома-то сбежал, субъект?
— Да, меня считают сумасшедшим, — согласился физик. — Ты угадал. Но кого из гениев современники считали нормальным? Слушай. Я постараюсь растолковать тебе хотя бы самые примитивные, доступные твоему куцему умишку истины.
Нагнувшись к столу и притянув меня к себе за галстук, он заговорщицки зашептал:
