— Кровь для богов! Кровь для богов!
Цветок Пустыни, хлебнувшая за свою недолгую жизнь немало горя, не могла оставаться равнодушной к страданиям даже совершенно посторонних людей. Ее била дрожь, да так сильно, что мне снова пришлось обнять ее за плечи.
Жертвоприношение тревожило и меня, но моя обеспокоенность была куда более практического свойства. Я знал, что достаточно одного неверного шага — и властители Толлана превратят наши с Цветком Пустыни жизни в сплошное мучение. Правда, благодаря вмешательству Звездочета и Дымящегося Щита нам удалось избежать клетки для рабов, но мне это избавление виделось лишь временным. Сейчас к нам благоволят, но это может измениться в любой миг — из-за какой-то случайности, каприза или причуды. Мне пришлось усвоить этот урок на своей шкуре, после кончины Огненных Очей, и я прекрасно понимал, что мы здесь находимся в полной зависимости от других людей. Опрометчивый шаг, слово, а то и просто перемена настроения, и мы окажемся поднимающимися по этой же лестнице, к жертвенному камню и обсидиановому ножу жреца. Да и в любом случае радужных иллюзий по поводу нашей участи я не питал.
— Это мы уже видели, — сказал наконец Звездочет. — Во дворце сейчас пиршество, а я проголодался. Идем.
— Мы идем во дворец? — удивилась Цветок Пустыни.
— А почему бы и нет? Там празднуют наше возвращение.
Путь во дворец пролегал через жреческий квартал, населенный служителями богов самого разного сана и их многочисленной челядью. На каждом шагу попадались всевозможные церемониальные объекты. В шатрах для покаяний верующие преклоняли колени, в то время как жрецы и их помощники отворяли им кровь на руках или ногах, дабы ублажить богов и смыть ею прегрешения. В молитвенных палатках разучивали песнопения, призванные задобрить небожителей и склонить их ниспослать молящимся солнце или дождь. Прорицатели и чародеи гадали по звездам, предсказывая судьбу, или предлагали улучшить ее с помощью магических заклинаний. В жертвенных шатрах жрецы умерщвляли плоть, раздирая кожу колючками, что должно было побудить богов благосклоннее принять предлагаемые им жертвы в виде крови и человеческих сердец. Явившись в такой шатер, любой мог предложить себя в жертву и обрести кончину на вершине пирамиды, но я таких добровольцев ни разу не видел. А видел лишь истощенных, изнуренных постом и страданиями жрецов.
Под одним из таких навесов, на ступенчатом помосте, были расставлены десятки жертвенных черепов, перед которыми, пав на колени, завывали одетые в черное, измазанные в запекшейся крови, с длинными спутанными и окровавленными волосами жрецы. Один из них, держа в руках ужасающего вида мертвую голову, то высоко поднимал ее, то опускал к самой земле, а скорбные стенания его помощников то возносились, то опадали в такт этим телодвижениям. Завывая на разные лады, они вонзали в руки и ноги шипы агавы и орошали помост своей кровью, которую жертвовали ради людей, вымаливая таким образом для соплеменников лишнюю каплю дождя, лишний погожий день, лишний день жизни.
Два человека в черных одеяниях извлекали из огромного горшка вырванные сердца и поднимали над головами, сопровождая это жуткими песнопениями, смысл которых был для меня столь же непостижим, как межзвездная тьма. Они падали с воем на колени и терзали свою кожу шипами агавы так, что земляной пол под навесом заливала кровь.
И к шатру покаяний, и к шатру жертвоприношений в очередь стояли люди, желавшие одарить жрецов щедрыми подношениями. Взамен служители богов обещали верующим свое заступничество перед лицом суровых и грозных небожителей.
Поскольку Цветок Пустыни все происходящее бросало в дрожь, я опять взял ее за руку.
Жрецы были повсюду, они выходили и выходили из каждого минуемого нами дома, и мы на всякий случай долго помалкивали.
— Много здесь жрецов, — произнесла наконец Цветок Пустыни.
— Это их квартал, — пояснил Звездочет. — Здесь все или жрецы, или их ученики и помощники, или слуги.
— Но почему их так много? — поинтересовался я.
— Они властвуют над сим миром, вместе с нашим правителем.
— Как же он им позволяет?
