— Чего шукают?
— Чево, Еграша потонул!
— Как потонул? — еще не сообразив, переспросил Еграша.
— Да так, один шлепанец выплыл.
— Тьфу. А я его ищу!
Астафий вылупил глаза и признал в обезображенной физиономии кума Еграшу.
— Да ведь тебя ищут, окаянный. Наро-о-од! Жив Еграша, стой! Невод, сто-о-ой! — заорал Астафий во все горло.
— Как?
— Где?
— Еграша?
— Не потоп?!
Забунтовал народ, вавилонское столпотворение. Старухи на том берегу еще причитали, а Еграшу уже подняли на руки и показывали всем, кто близко знал, — угадывал.
— Тьфу, а мы-то.
— И кто это сбаламутил?
— Нечистый, штоль, тебя скосорылил.
— Не, — вон эти — ведеркой. Говорят, терпи, смычка, — указал Еграша на ребят.
Слыша такое превратное толкование о смычке, Симка не вытерпела.
— Граждане, товарищи, мы не виноваты. Дед шел, а ведро-то хлоп, ну он и это, тово, значит… посинел. Это не для смычки, товарищи, смычку рабочего с крестьянином завещал нам Ильич. Эту великую идею мы должны провести в жизнь, тогда только сумеем мы построить действительно коммунистическое общество. Пролетарская революция, товарищи…
Стоило начать, Симка разошлась, и скоро вся деревня знала, что такое пионеры, для чего смычка, для чего они приехали.
Председатель почувствовал себя, как дома, слушая оратора и позванивая звонком, который он всегда носил при себе, повторял:
— Тише, товарищи, тише.
— Мы для более тесной связи организуем для вас мастерскую, где будем чинить бесплатно домашнюю утварь беднейшему крестьянству… — разглагольствовала Симка.
Слова многим запали в душу, особенно Еграше.
— Отнесит-ка им ведро в починку, крепкие у них ведра дюжи, нам тоже крепко справят, — говорил он вечером старухе, кладя холодную тряпку на синяк.
* * *
— Уфф, — вздохнул Петька, когда разошлись мужики, — хорошо так обошлось. Вот ведь сроду и не думал, весь день на это ухлопали.
— Да, не по лагерному расписанию, — поддакнули выселкинские комсомольцы, осматривающие лагерь.
3. Необыкновенная мастерская
Бабка Фрося, не откладывая в долгий ящик по совету Еграши, отыскала худое помойное ведро, подоткнула юбку и зашлепала к перевозу.
На реке тишь, только надрывается, орет отбившийся теленок, да плескает, выкачивая черпаком воду, перевозчик, — к полдню баб возит за реку коров доить, заранее приводит в порядок свой транспорт.
Еще на горе заметил он старуху с ведром.
— Ну, спятила, до полдней еще полдня, а она уже доить.
— Глебыч, переправь. Туточко добежать надо…
— Рано-рано, со всеми вместе. Что я подрядился? — заворчал старик. Тут взгляд его упал на дырявое, грязное и смердящее чем-то ведро.
— Совсем рехнулась, старая карга.
— Да не на подойку, вот на гору, до этих самых, как их, прости господи… ну, ведерко им снесть в починку.
— Што? В починку, да такие ведра разве чинят, — его в воду бросить, ракам жить, скрозь дыра, ведь — не ведро!
Однако, после всяких рассуждений Глебыч перевез старуху и долго еще качал головой, глядя, как семенила бабка к лагерю.
Ребята только выкупались и, выстроившись на бережку, проделывали вольные движения.
— Раз-два-три-четыре… раз-два, — все сразу поворачивались, махали руками, приседали.
Старуха издали заметила. Щурит глаза.
— Господи боже, што за чудо. Корова не корова, а что-то вертится большущее, пестрое.
И будто ляжет и хвостом вильнет, встанет, опять вильнет… — бурчала она про себя.
— Ой, батюшки, да это они… — удивилась такому диву, — Ой, никак голые.
Тут старуха даже почувствовала себя оскорбленной: как же это, мимо народ, а они вон што.
Однако, назад не вернулась и, отчаянно размахивая ведром, решительно двинулась.
— К нам, — заметила Агита.
— К нам, — подтвердила Симка.
— Старуха.
— С ведром.
— С самым худым.
Скоро бабка понеслась обратно, а заведующий мастерской, Рубинчик, долго ковырял в бритом затылке, таща на шесте ведро мыть в речку: брать руками он его не решился. Мыл он его долго и тщательно — мочалой, тряпкой, усердствовал. Наконец, представил в мастерскую, и шестеро мастеров долго вертели ведро, отыскивая целенькое местечко.
— Ну, и штука для первого раза!
— По-моему, ржавчину сперва отбить.
— Ага, виднее будет.
Вдели ведро на шкив, и Рубинчик ударил молотком.
