— Вот оно как это бывает. Почуял?! — сказал Кумов.
— Не думал, что в жизни придется отведать, — отозвался Емельян.
— Ruhe! — рявкнул оберфельдфебель.
Да, это тоже было до сих пор не познанное ощущение!
От карантинных бараков и дальше из-за проволоки, отделявшей карантин от хирургии, толпясь в молчании, их наблюдали недвижные группы больных и медицинского персонала. Емельян понимал, что творится сейчас в душе у каждого, как их давит за горло ужасная боль от сознания собственного бессилия...
В этот момент к лагерной тюрьме подошел грузовик с высокими, в рост человека, бортами.
Немцы так же попарно заковывали остальных арестованных. Всего семнадцать. Лешку Любавина заковали длинной цепью лишь по рукам.
— Чтобы не ускакал на одной ноге! — заметил Баграмов.
— Наивный вы! — услышав, сказал Барков. — Лешка не убежит!
Это было сказано даже громче, чем прежде, но мотор грузовика и немецкие крикливые голоса заглушили их разговор. Емельян понял, что Барков считает провал делом Лешки.
— Ошибаетесь, — возразил Баграмов
— Ruhe, verfluchtes Schwein!1 — крикнул фельдфебель и ткнул Емельяна в плечо стволом пистолета.
----------------------------------
1 Молчать, проклятая свинья!
Возле грузовика тюремщик поставил вынесенный из тюрьмы табурет.
— Лезьте туда, — указал Мартенс.
Но табурет был низок, и при тесно скованных ногах забраться в кузов без посторонней помощи было бы невозможно.
Емельян и Кумов согласно подошли к табурету и помогли взбираться первым двоим.
«Нет, должно быть, это все-таки не на казнь, а всего лишь к допросу... На кой черт грузовик, если пройти всего полкилометра» — подумал Баграмов.
— Мы с вами совсем незнакомы. Ни разу не говорили,— успел Емельян сказать, подсаживая Буркова, который умышленно оступился и сделал вид, что чуть не упал.
— Угу, — буркнул тот.
И так почти каждому Баграмов и Кумов успевали сказать несколько слов.
Лешке было особенно трудно взобраться. Баграмов, помогая ему влезть, крепко сжал его руку и почувствовал дружеское, уверенное пожатие.
— Власовцы, — шепнул одно слово Любавин.
Немцы с автоматами наготове расположились в кузове грузовика, заставив пленных сидеть на днище.
— Разрешите напиться, — сказал Баграмов, обращаясь к немецкому лейтенанту. — Воды взять... Воды... Пить, пить... — пояснил Баграмов, варьируя русские выражения.
— Er will Wasser trinken1, — непрошенно перевел Костик, не догадавшись, что Емельян мог и сам найти в памяти эти несколько слов по-немецки, и не осмыслив истинной цели заданного вопроса.
Немец невнятно рыкнул в ответ Костику что-то, судя по интонации, выражавшее резкий отказ.
Емельян таким образом выяснил то, что хотел: что конвой по-русски не понимает. Он потер обе щиколотки, охваченные кольцами кандалов, и, скорчив болезненную гримасу, достаточно громко, чтобы слышали все, сказал:
— Помните, только полное отрицание всего — спасение. Никаких признаний!
— Rune!2 — зыкнул немец.
— Арме шмерцен3, — сказал Барков, словно поясняя немцу содержание беседы и повторил тот же самый жест.
---------------------------------------------------
1 Он хочет напиться воды.
2 Молчать!
3 Руки болят.
— Мы все поняли, — вставил свое слово Зубцов, просовывая под железный наручник край рукава, словно показывая, как облегчить боль.
— Ruhe! — зарычал немец с угрозой.
Кто-то вскочил в эту минуту на подножку машины, хлопнула дверца кабины. За высокими бортами грузовика пленным ничего не было видно. Какой-то начальник резко подал команду, и машина тронулась.
С днища грузовика было видно только верхние этажи и высокие черепичные крыши домов, иногда — вершины деревьев. Доносились гудки встречных машин. При короткой остановке, должно быть у шлагбаума возле переезда, послышался внезапно резкий и близкий гудок паровоза, при звуке которого Юрка вздрогнул от неожиданности.
— Надо собрать спокойствие и волю, — громко сказал Барков. — Собранность и выдержка прежде всего...
Послышалось новое рычание немца, и он с силой ткнул сапогом в бок сидевшего ближе других Баркова.
Машина домчалась до места.
...Их вели по гравийной дорожке Центрального рабочего лагеря. Скованным между собою людям было трудно приноровиться к шагу, чтобы не дергать друг друга цепью.
