Несмотря на то, что Южногорск встретил нас неприветливо, настроение было приподнятое, ведь мы были уже почти дома. Тут уже никому не нужно было объяснять разницу между Ан-2 и Ан-22, можно было спокойно поболтать с ребятами, и даже возможность задержки вылета здесь не воспринималась так тоскливо, как если бы это было в Тангаре. Надвигались сумерки. Из-за низкой, сплошной облачности они наступали раньше, чем должны были наступить при ясной погоде. Но стрелка радиокомпаса уже указывала нам направление на дальний привод аэропорта, высота облачности и горизонтальная видимость, несмотря на стелившийся над землей неплотный туман, были выше минимума. Через несколько минут мы приземлимся.
Посадку разрешили. Вот-вот должна была показаться посадочная полоса. Вдруг резко ударили по глазам огни высокой интенсивности, указывающие направление к полосе. Диспетчер включил их, чтобы облегчить нам заход, но эффект получился обратный. Небольшой, легкий туман, висящий над самой землей, размывал огни, создавай марево, ореол, который слепил меня, и не давал рассмотреть саму полосу.
— Вот, черт! — проворчал я.—Надо попросить диспетчера, чтобы уменьшил яркость на две ступени!
Но не успел я это сказать, как яркость огней уменьшилась. Видимо, диспетчер в прошлом сам был пилотом, и понимал все без подсказок и просьб.
Вот уже показались огни посадочной полосы. Из сгущающихся сумерек возникла линия зеленых огней, обозначающая порог полосы, от которой тянулись две цепочки желтых, боковых огней, и цепь белых, расположенных по центру. Огни приближались, расступаясь в стороны, сливаясь в сплошные линии, плывущие нам навстречу.
Я жестом показал Жан Полю, чтобы он убрал газ. Лопасти винта, теряющего обороты, замелькали перед глазами, уменьшая прозрачность пространства. Следя за плывущей навстречу землей, расчерченной пунктиром боковых огней полосы, я добрал штурвал на себя, плавно подводя самолет к бетону, так, чтобы лишь по звуку колес, отсчитывающих стыки плит, можно было понять, что самолет уже не летит, а катится по земле.
— Ну, ты мастер! — с легким ехидством в голосе заметил Жан Поль, оценивая качество посадки. С моей точки зрения, она была безупречной. А Николай Иванович только тихо пробурчал: «Угу». Из его уст это «угу» звучало, как высшая похвала моей работы. Рудольф ничего не сказал по поводу посадки, он только вымолвил одну фразу, когда мы уже зарулили на стоянку:
— А пожрать бы не мешало.
— Погоди, успеешь еще пожрать, — ответил я, — нужно сперва Колю Клименко найти, вон, вертолет его на стоянке, значит, и он должен быть где-то здесь.
— Что? Коля Клименко здесь?! — в один голос воскликнули Валера и доктор Архангельский.— Что ж ты раньше ничего не сказал?!
— Не до того было, я еще много вам не рассказал, вы ведь даже не представляете, что мы нашли в горах, в одной пещере! Там хранятся древнейшие ведические тексты, как я понимаю, еще не известные ученым.
— И Вы об этом до сих пор молчали? — воскликнул профессор Мальцев.
— А что толку было говорить, когда мы были за четыре тысячи лет от них, — сказал Николай Иванович.
— Кто знает, — ответил профессор, — возможно, там мы были к ним гораздо ближе, чем здесь.
— Если найдем Колю, надеюсь, в ближайшее время, может быть даже завтра, он отвезет нас на ту площадку, где мы обнаружили пещеру с древними рукописями, — ответил я.
— А нет, так полетим туда на Ан-2, — добавил Николай Иванович.
— Как бы там ни было, — сказал Валера Матвеев, — а Колю нужно найти.
— Да, найдем мы его, — заверил я, — мы договаривались о встрече на обратном пути, вот только не думали, вас встретим, и где? В глубине веков!
Я попросил диспетчера объявить по громкой связи, что мы ожидаем Колю Клименко, и через несколько минут после того, как объявление прозвучало во всех залах аэропорта, в диспетчерскую вбежал Коля. Увидев доктора Архангельского и Валеру Матвеева, он остановился, как вкопанный, окончательно обалдев.
— Ни фига себе! — крикнул он, кидаясь нам в объятия. — Кого я вижу! Вы-то откуда здесь взялись?
— Оттуда! — ответил Валера, тиская Николая. — Сейчас все расскажем, только сперва накорми гостей.
