И тут Квадрачек вдруг закричал:
— До то-го!
И чешская группа туристов подхватила:
— До то-го! До то-го!
Андрей счастливо улыбался, растерянно оглядывался по сторонам.
Всё получилось как нельзя лучше — спасение Гули не только не вызвало ни у кого ни малейшего сомнения, но и произошло в присутствии множества людей, а поскольку большинство из них были иностранцы, подвиг Андрея сразу приобрёл, можно сказать, международное значение. Он был даже документально подтверждён фотоснимками, сделанными в момент события при помощи неизвестных Андрею хитроумных фотоаппаратов, изготовляющих снимки тут же, на месте съёмки. И наконец, везение Андрея довершилось тем, что на месте происшествия оказался сам Подушкин, будущий глашатай его славы. Сейчас Подушкин уже не казался Андрею таким маленьким и противным.
А главное, с Андреем произошло нечто совершенно непонятное: приветствия, улыбки, похлопывания по плечу, незамысловатые подарки и всеобщая радость по поводу спасения Гули каким-то непостижимым образом сделали то, что Андрей и сам поверил в свой подвиг. Будто по мановению волшебной палочки он забыл всё, что предшествовало этому мгновению, и стоял перед толпой мокрый и счастливый, смущённо улыбаясь, будто и в самом деле спас бедного Гулю. Он чувствовал себя героем.
Так Андрей наконец-то приобщился к славе. Никому и в голову не пришло, что подвиг был подстроен им, или, как говорится, инсценирован, что парень заслуживал скорее порицания, нежели восхваления. Увы, все были убеждены в том, что Андрей Васильков спас своего друга.
В тот же день А. Подушкин выкладывал на стол редактора местной газеты фотографии подвига Андрея Василькова.
Усталый немолодой уже человек с любопытством разглядывал фотографии. А фотографии были и верно уникальны. На одной из них была ещё видна погружающаяся под воду плоскодонка с Андреем и Гулькой, на другой — Гулька, хватающий Андрея за волосы, и, наконец, на третьей — Андрей, делающий Гульке искусственное дыхание.
Редактор встал.
— Как зовут твоего парня?
— Андрей Васильков, — отрапортовал Подушкин.
— Хорошо зовут. Как он вообще-то? Годится?
— Вообще-то годится.
— Учится как?
— Хорошо учится.
— Это хорошо. Да, и ещё… Будешь писать, особо остановись на том факте… — Редактор улыбнулся и подмигнул Подушкину, — что это первый случай за два года существования нашего моря, когда человек хотел было утонуть, а ему не дали. А кто не дал? Друг-товарищ, этот самый… как его?
— Андрей.
— Вот видишь, Андрей. А он дружит с этим… «утопленником»?
— Дружит.
— Вот видишь, дружит. Ну что ж, пиши. Молодец, Подушкин. Есть у тебя эта самая… журналистская хватка. Далеко пойдёшь. Пиши. Будем поднимать этого… твоего героя, тем более водный праздник на носу, два года нашему морю, и всё такое…
И, задумчиво почесав правую бровь, спросил:
— Сколько строк просишь?
Подушкин от изумления уронил портфель. Его, Подушкина, как заправского журналиста, спрашивали, сколько он, он сам, просит строк.
И мальчик понял, что пришёл его час. И он может, нет, должен воспользоваться случаем и запросить как можно больше.
— Полсотни дадите? — бросил он нарочито небрежно и нагнулся, чтобы поднять портфель и скрыть от редактора свою счастливую улыбку.
Редактор, щурясь, посмотрел на Подушкина и укоризненно покачал головой.
— Недооцениваешь материал, Подушкин, — вздохнул он, прикрыл глаза и, взвесив в уме какие-то ему одному понятные обстоятельства, спросил: — Триста строк потянешь?
Подушкин зарделся и почувствовал себя сантиметров на двадцать выше ростом.
— Потяну, товарищ редактор, — сказал он невесть откуда взявшимся басом.
Андрей ещё не подозревал, как далеко зайдёт его слава, зато Гулька уже пользовался реальными плодами самоотверженного соучастия в «подвиге» своего друга.
Компания Макара снизошла к Гульке, он был не только принят, как свой, но на первых порах ребята окружили его особенным вниманием. Было решено научить Гульку плавать. На берегу сидели Шурка и Андрей. Они, смеясь, наблюдали за тем, как Гулька, поддерживаемый Макаром, Яшкой и Даваем, шлёпает руками и ногами по воде.
— А ну, давай! — командовал Давай, и ребята разом отпускали Гульку, который тут же погружался в воду с головой.
