Прометей № 1 - страница 30

Коммунистический проект являлся, прежде всего, проектом антропологическим. Построение государства социальной справедливости в СССР было сопряжено с проектом человекостроительства. Новый преображенный духовно человек сможет преодолеть рецидивы буржуазной несправедливости. Идея коммунистического преображения человека соотносилась с идеей преображения христианского и брала из нее глубинные истоки.

Пока в центре советской идеологии находился проект создания нового человека, СССР с очевидностью побеждал своих идеологических противников. Он побеждал их, прежде всего, в мегаэволюционном плане, представляя собой более высокую ступень социальной эволюции. И новый человек действительно формировался. И этот новый человек действительно побеждал, побеждал по всем направлениям. Популярность коммунистической идеи в первые четыре послеоктябрьские десятилетия была огромной. На этот период приходилась восходящая фаза советского проекта.

Скульптура «рабочий и колхозница» – один из самых узнаваемых символов советского проекта в XX веке.

Нисходящая фаза началась с переориентации от самого человека как проекта к материальным потребностям человека. Коммунизм мыслился теперь ни столько как общество справедливости, сколько как общество неограниченного потребления, возможность «наестся досыта» (что было по-человечески понятно для бывших рабочих и крестьян, прошедших через голод и видевших счастье в удовлетворение материальных потребностей). Антропология советского человека была переакцентирована с духовной природы на природу биологическую. В этом виде советский человек уже не отличался от человека буржуазного. Это был эволюционный откат. И вместе с ним коммунистическая идеология в глобальной борьбе за умы и сердца начинает сдавать свои позиции. За фасадом государства справедливости выстраиваются анклавы, культивирующие в повседневной жизни прямо противоположные принципы.

Идеологическое обновление, возвращение к исходным идеалам человекостроительства было возможно. Но вместо этого государство в период перестройки двинулось в прямо противоположную сторону, легитимизировав консюмеризм и делегитимизировав идеологию справедливого общества.

Численность КПСС, между тем, неуклонно росло. К периоду распада Советского Союза количество членов партии составляла вместе с кандидатами на вступление порядка 19 миллионов человек. Численность комсомольской организации достигла почти 42 миллиона человек. Но грянул август 1991 года, и 60 миллионов конформистов ничего не сделали для спасения Советского Союза, коммунистической модели жизнеустройства. (Коэн, 2007; Нефедов, 2002; Панарин, 2010; Сэттер, 2005; Черняев, 2007).

Кризис позднесоветского общества являлся не следствием неуспешности советской системы, а напротив, результатом отступления от нее. Болезнь вызвали привнесенные извне инородные элементы. Сама же система, даже на излете советской государственности, оставалась вполне жизнеспособной. «Застой? – выражал удивление в отношении современного идеологического клише бывший руководитель Госплана СССР Н. К. Байбаков. – Я этого явления не припомню. Несомненно, было замедление темпов развития. Но чтоб промышленность, сельское хозяйство топтались на месте – это не так. Кому – то, видимо, понравилось слово «застой», и пропагандистский аппарат постарался обыграть его на все лады. Но разве можно назвать застойным период, когда за 20 лет (1966–1985 гг.):

национальный доход страны вырос в 4 раза,

промышленное производство – в 5 раз,

основные фонды – в 7 раз?..

Несмотря на то, что рост сельскохозяйственного производства увеличился за этот период лишь в 1,7 раза, реальные доходы населения росли примерно такими же темпами, что и производительность общественного труда, и возросли в 3,2 раза; приблизительно в 3 раза увеличилось производство товаров народного потребления на душу населения… Да, действительно, темпы экономического роста были ниже, чем в предыдущее пятилетие, но в сравнении с развитыми капиталистическими странами, кроме Японии, они были выше или равны». (Байбаков, 1993) Таким образом, идея демонтажа социализма диктовалась не столько экономической необходимостью, сколько субъективными соображениями новой генерации кремлевских прожектеров.