«Что же ты, а? А мы-то собирались представлять тебя на „химию“…» «Одна треть есть?». «В конце апреля». «Ну вот видишь, через месяц. А ты вот такой фортель выкинул… Чего не ешь-то?». Объясняю, как могу, что в изоляции не нуждаюсь и требую перевести в общую палату. Об истинной причине не распространяюсь. Но Семенюк как бы угадал мои мысли: «Тебя переведут, а ты еще чего удумаешь…» Убеждаю его, что если чего и «удумаю», то здесь, в изоляторе, хотя и меньше возможностей, но больше желания. К тому же в этом помещении мне, скорее всего, уготована мученическая кончина от «чрезмерного неупотребления продуктов питания», как сказал бы Андрей Платонов. Похоже, последний довод убедил Александра Владимировича, и после обеда, очевидно, по его указанию меня переводят в общую палату.
Комната большая, светлая, чистая. Стоит восемь кроватей, застеленных свежим бельем. Мне отводится койка у окна. Это на ней две или три недели назад скончался пожилой армянин. Мы были с ним в неплохих отношениях, но, к сожалению, помню только его имя — Степан. Не смотря на то, что кровать эта «блатная» — то есть занимает самое выгодное положение в палате — в углу, у окна, она до сих пор не занята. Зэки по большей части народ суеверный. Мне бояться нечего. Располагаюсь с максимальным комфортом.
В палате живут четверо. Трое «блатных», «авторитетных». Не знаю, каким образом, но они постоянно и подолгу проживают здесь, на «курорте», так называют в зоне больничку. В самом деле, отсутствие проверок и работы, диетпитание, чистое постельное белье делают медпункт притягательным для населения зоны. Но попасть сюда простому «мужику» необыкновенно трудно. Только очень серьезная болезнь сулит небольшой отдых от серой повседневности. Еще больше стремятся в краевую больницу. На что только не идут истосковавшиеся зэки! Вот самые распространенные ухищрения: берется кусок сала, привязывается на нитку. Предварительно его кладут на несколько дней в теплое место — чтобы испортилось. Вот этот «пахучий» шмат сала заглатывают с тем расчетом, чтобы он не достал желудка. Затем через некоторое время вытаскивают и идут к врачу. Не знаю, уж какие реакции происходят в организме, но на лицо все симптомы желтухи, то есть «болезни Боткина». Второй способ хоть на время «слинять» в краевую больницу — глотание «якоря». Это очень болезненная операция и не всякий решится на нее. Но я знаю лично по меньшей мере четверых, проделавших этот трюк. Речь идет о каком-либо металлическом предмете, изготовленном таким образом, чтобы без операционного вмешательства его невозможно было извлечь. Человек добровольно идет на это самоистязание, чтобы месяц-другой «отдохнуть» в Усть-Лабинской тюрьме-больнице. Оперируют там грубо, страшные шрамы остаются на всю жизнь. Говорят, там проходят практику студенты хирургического отделения Краснодарского медицинского института.
Четвертый больной — пожилой «мужик» из пятого отделения. У него открылась язва желудка, должны отправить в Усть-Лабинск. Говорит мало. Лицо желто-зеленого цвета, почти ничего не ест. Неохотно сообщил, что посадила его жена. Больше ничего говорить не стал.
«Блатные» восприняли мое появление настороженно. Несмотря на то, что знают меня. Должность, которую я занимаю, не располагает к откровенности. Обычно на таких местах работают «стукачи» — их сажает на эти стулья оперчасть. Поэтому начинается игра в конспирацию и осторожное «прощупывание». Через несколько дней перестают таиться — очевидно, проверку я прошел успешно. Да я сам стараюсь не вникать в их дела, как говорится, своих «головных болей» хватает. Я весь во власти захватившего меня плана. Но осуществлению его мешает постоянный контроль за каждым моим шагом. Мой враг в белом халате, как может, ограничивает свободу передвижения. А мне это крайне необходимо — ведь только во дворике я могу говорить с кем-нибудь. Кончается это после посещения меня «кумом» — лейтенантом — армянином по кличке «Лямпочка». В долгой беседе он пытается выяснить, откуда я взял лекарство, которым отравился (о том, что это был этаминал натрия они не знают), кто толкнул меня на это, может быть, какие-нибудь неприятности с зэками?… Отвечаю то же, что и раньше. Но заявляю ему, что если не перестанет цепляться ко мне мой недруг, я продолжу голодовку и постараюсь с собой что-нибудь сотворить. У меня здесь репутация решительного человека, выполняющего свои обещания, поэтому с этого момента контроль за мной чисто визуальный, что дает определенную свободу действий.
