Прокурор идет ва-банк - страница 88

Опять сидящие в зале, повинуясь все тому же невидимому дирижеру, бурно зааплодировали. Липатов достал платок и стал вытирать пот со лба.

— Суд царя Соломона, — подытожил Ярыгин и вышел из номера.

Оболенцев резко поднялся с кровати и выключил телевизор. Чертыхнувшись, он подошел к окну и стал смотреть во внутренний дворик цирка. Там старый клоун репетировал свой номер: он играл на концертино, три собачки ходили вокруг обезьянки на задних лапках, а обезьянка хлопала в ладоши.

— Символично! — прошептал Оболенцев.

Скупая улыбка осветила его лицо, но тут же гримаса боли опять стерла ее. Оболенцев вспомнил, что уже никогда не сможет рассказать Ольге того, что видел, или того, что чувствовал.

И слезы навернулись на глаза.

А во внутреннем дворике без устали кружились под звуки концертино три собачки, танцующие на задних лапках, и обезьянка все так же корчила рожи и хлопала в ладоши.

Дверь номера резко распахнулась, и в номер буквально ворвался Ярыгин.

— Кирилл!..

Оболенцев отвернулся от танцующих собачек и вопросительно посмотрел на друга.

— Что еще случилось? — спросил он обреченным голосом.

Ярыгин закрыл за собой дверь и прошел в номер. Взяв попавшийся на дороге стул, он сел на него и, стараясь не смотреть на друга, сказал:

— Я ребятам звонил… в Москву! В свою «контору»… — Он поднялся и подошел вплотную к Оболенцеву. — Надеинов умер! — тихо произнес он.

— Как умер? — оцепенел Оболенцев.

— В Кремль его вызвали! А возвращался оттуда сам не свой, машину оставил… упал в переходе… и все…

Ярыгин с тревогой смотрел на темнеющее лицо Оболенцева, готовый в любой момент подхватить его, если тот не выдержит второго удара.

Но, как ни странно, Оболенцев взял себя в руки и уже обрел былую уверенность и способность быстро действовать и здраво рассуждать.

— Наши головы теперь недорого стоят! — глухо проговорил он.

Ярыгин даже растерялся.

— Что, Кирилл?

— Недорого, говорю! — повторил он.

Ярыгин, оставив Оболенцева, достал свой «стечкин», стал его протирать и смазывать.

— Постараемся их подороже продать! — усмехнулся он. — Кстати… Дело Юрпалова — красивое дело. Кирилл, выходи из игры, иначе тебя растопчут, как Надеинова. Борзовых они так и так не отдадут, хоть лопни.

— Ставки поздно менять! — растягивая слова, сказал куда-то в сторону Оболенцев.

— Ну что ж, ты свое дело сделал, а у меня руки чешутся! — неожиданно заявил Ярыгин, загоняя полную обойму с патронами в пистолет.

— Не дури! — одернул его Оболенцев, выхватив у него из рук «стечкина».

— Надоело! — злобно выкрикнул Иван и вскочил. — Разуй глаза! Нас стреножили! У них всё! А у тебя что? Только шариковая ручка!

Оболенцев молча сел за стол, достал несколько листков белой бумаги и стал писать:

«Генеральному прокурору СССР тов. Рекункову А. М. Рапорт…»

— Ты что надумал? — не унимался Ярыгин.

— Иван, борьба вступает в новую фазу. Я буду ставить вопрос лично перед Генеральным прокурором о лишении всей этой компании депутатской неприкосновенности. Вызови Розанова, пусть сегодня же с моим рапортом вылетает в Москву.

— Не обольщайся! И его, генерального твоего, так же схарчат. Твой Майер, ссылаясь на своих любимых классиков, сейчас, наверное, сказал бы так: «История понеслась вскачь, стуча золотыми копытами по головам дураков…» — Ярыгин сделал паузу и добавил: — Нас же, как волков, обложили… И плевать они хотели на все законы…

Оболенцев сурово посмотрел на друга и твердо сказал:

— Тэрциум нон датур. Третьего не дано!..

После смерти Ольги Оболенцев долго не мог прийти в себя. С Ярыгиным они побывали и на месте гибели Ольги. Обоим интуиция подсказывала, что это не несчастный случай, но доказательств не было никаких. Оба метались в догадках и казнили себя за то, что не сумели уберечь ее. Маховик самоедства порой так затягивал Оболенцева, что он ощущал себя если не убийцей, то его ближайшим пособником. И тогда желание вывести всех этих местных лордов преисподней на чистую воду захлестывало его. Он начинал работать с удвоенной энергией, чем вселял оптимизм не только в Ярыгина, но и во всех членов бригады. Иногда после работы он ненадолго приходил к морю и слушал, как шумит прибой. Это успокаивало. После чего шел в гостиницу, где до поздней ночи обсуждал с Ярыгиным дела.