Макфи подергал входную дверь. Она была заперта. Внутри царила тьма. Холл освещался только светом, пробивавшимся с улицы. На стенах висели плакаты актрис в полный рост. На одном из них значилось имя Мэйбл Леклер. Она снискала бешеную популярность на Бродвее.
На Второй улице здание театра от «Палас-отеля» отделяла узкая улочка. Там и находился служебный вход. Но, вместо того чтобы свернуть в нее, Макфи направился дальше, к «Палас-отелю», туда, где в своей крошечной лавке сидела Мэгги Одэй. Она как раз убирала товар. Макфи купил у нее пачку сигарет.
— Мэгги, ты в последнее время не видела Сэма Мелроуза? — спросил он.
Старушонка с резко выступавшими скулами походила на ведьму, а в темно-карих глазах застыло скорбное выражение. Когда-то она принадлежала миру кино, как девушки, смотревшие с плакатов в театре «Гейети». Вся ее жизнь прошла здесь. В некогда популярных мелодрамах в постановке Ольги Нетерсоул она исполняла второстепенные роли. Тогда еще прислушивались к мнению покойного сенатора Гейлорда. Подвернулся случай, и Мэгги устроилась певичкой в салун Салливана на Второй улице, но травма бедра, полученная в автомобильной аварии, навсегда закрыла перед ней дверь на сцену.
Теперь она проводила дни, опершись на прилавок и играя в кости с бродягами и девушками из «Гейети». В полночь, а то и позже она садилась в инвалидное кресло, которое стояло рядом с лавкой, на бульваре, и катила к себе.
— Сэм снова здесь ошивается, — ответила старуха.
— Ты давно его видела?
— Сэм приходит в «Гейети»… — Голос старухи вдруг стал едва слышен. Она посмотрела на Макфи. — Нет, я ошиблась, это был не Сэм… Я не видела Сэма… — Внезапно она чуть не закричала: — Я не могу уследить за каждым!..
— Возвращайся лучше домой, Мэгги, — мягко сказал Макфи.
Повернувшись, он стукнулся об инвалидное кресло Мэгги Одэй. Направился к служебному входу театра «Гейети». Дернул дверь. Она была незаперта. Петли скрипнули, и детектив проскользнул внутрь.
Он оказался в полной темноте. Горячий, удушающий мрак давил на глаза. Макфи перекинул сигарету из одного уголка рта в другой, прислушался. Откуда-то доносилось еле слышное бормотание. Как будто говорили призраки, обитающие в старых театрах. Голоса мертвецов… Сары Кендлтон, Мартина Томаса, миссис Фиске, Эдвина Саута. Но это не тревожило Макфи. Он знал, что «Гейети» — всего-навсего полуразвалившийся сарай, и спокойно продолжал прислушиваться, сдвинув шляпу на затылок и целиком обратившись в слух.
Что-то заставило его привстать на цыпочки.
Это был звук, который мог издавать только человек. Он доносился со стороны одного из выходов на сцену. Какой-то шорох, похожий на ветер, шуршащий опавшими листьями. Звук был такой, будто там из последних сил еле-еле передвигается человек. Вот он оперся о стену. Снова пошел. Затих. Напряженная тишина чуть ли не физически придавила Макфи. Из темноты донесся стон, приглушенный кашель. И снова раздались странные звуки. Теперь они были слышны совсем рядом, будто кто-то бился в предсмертной агонии. Макфи, не выпуская сигареты изо рта, нащупал в кармане пистолет и фонарик. Вытянув руки, сделал три шага вперед.
Человек из темноты буквально рухнул в объятия детектива.
Макфи опустил его на пол в проходе. Почувствовав, что грудь человека влажная, Макфи дотронулся до нее рукой и ощутил что-то теплое и липкое. Он включил фонарик и осветил лицо мужчины. Это был Ренс Дэймон. В широко распахнутых глазах застыло выражение ужаса. Губы несчастного побелели.
Макфи пощупал пульс.
Дэймон был мертв.
— Долго же он продержался, — пробормотал Макфи.
Пуля пробила грудь, из раны вытекло много крови.
Дэймону — обходительному парню, смуглому, с прямыми волосами, такими же черными, как когда-то у Мэгги Одэй, — было около тридцати. Пламенное красноречие и необоримая страсть, полыхавшая во взгляде, делали его человеком особенным. Покойный сенатор Гейлорд, воспользовавшись своими привилегиями, нашел ему местечко в офисе прокурора округа. Дэймон стал большой шишкой. Его приходилось брать в расчет. Но он был несдержан на язык.
— Придется попотеть, чтобы подыскать человека на его место, — сказал Макфи. От Дэймона разило джином. — Не иначе только что с вечеринки! Ну и ну! Какая нелепая смерть!
