Завтра они будут рыдать над обезображенными трупами, удивляться, отчего же вдруг умер сосед, отводить взгляды от младенцев с расколотыми головами, в потрясении ходить среди пожарищ и разрушенных зданий. Не понимать, почему оправившиеся власти хватают каждого третьего, колесуют, четвертуют и вешают на столбах.
Ведь это же не они. Никто из них не хотел ничего такого. Они готовы в этом поклясться. И палачам придется слушать их рыдания да мольбы, а уставшим священникам отпускать грехи и правых и виноватых, прежде чем веревка затянется на шеях бунтовщиков. Такое уже было в Лисецке. Будет и в Клагенфурте. По сути своей люди везде одинаковые.
Но пока же на пути толпы лучше не попадаться. Меня совершенно не обрадует, если какой-нибудь раскаявшийся поутру всплакнет над моим трупом и поскачет на исповедь.
Ульрике после бега дышала тяжело, она едва не падала в обморок от усталости, страха и всего того, что успела пережить за этот час. Я подхватил ее на руки и припустил еще быстрее, оставив замешкавшегося Проповедника далеко позади.
У перекрестка я заметил нескольких солдат. Они выглядели растерянными и перепуганными. Один оказался ранен и сидел привалившись к стене, истекая кровью. Самый толстый из них, завидев меня, опустил пику, не зная, чего ждать.
– Бегите, идиоты! – рявкнул я. – Толпа идет сюда от Ратушной площади! Там человек триста!
Солдат отбросил тяжелое оружие в сторону, двое его товарищей подхватили раненого и юркнули в переулок, только их и видели.
«Фабьен Клеменз и сыновья» располагался на первом этаже богатого трехэтажного здания, судя по ажурным балкончикам, построенном еще во времена прошлого герцога. Окна закрыты стальными щитами, дверь заперта, белая вывеска с острыми черными буквами была прекрасно различима с другого конца улицы.
Я подлетел к двери, поставил девчонку на ноги, она прислонилась к стене, вздрагивая каждый раз, когда мой кулак встречался со стальной поверхностью.
– Ничего не выйдет. – Голос Ульрике звучал на удивление спокойно. – Они не дураки. И никого не пустят в такое время.
В двери открылось маленькое слуховое окошко, забранное решеткой, из-за которого на меня глядела тьма.
– Мы являемся клиентами вашего уважаемого заведения, – быстро сказал я и прежде, чем они передумали, добавил: – Я из Братства. Если не готовы впустить меня, дайте убежище хотя бы девушке. Толпа не проявит к ней жалости.
– Вашу руку, пожалуйста, – прозвучал тихий голос.
Я не мешкая сунул правое запястье в окошко, почувствовал, как кожи коснулся ивовый прутик.
– Теперь ваша спутница, господин ван Нормайенн.
Ульрике, увидев мой успокаивающий кивок, выполнила просьбу.
Тут же застучали засовы, заскрежетал замок.
– Быстрее, госпожа фон Демпп, – раздался все тот же голос. – И вы, страж, заходите тоже.
Мы оказались в темном помещении, дверь захлопнулась, и после нескольких секунд томительного ожидания кто-то открыл шторку сперва одного фонаря, затем другого, и стало достаточно светло для того, чтобы я разглядел маленького клерка со спокойным лицом и двух внушительных громил-вышибал в ливреях, вооруженных лучше гвардейцев тяжелой кавалерии.
– Кресла в дальнем конце зала. Располагайтесь, – произнес клерк. – Желаете что-нибудь выпить? Фруктов?
Ульрике нервно рассмеялась, осеклась, увидев, как подчеркнуто вежливо поднялись брови служащего, державшего под мышкой толстую бухгалтерскую книгу, и извинилась:
– Простите. Просто после увиденного сегодня предложение выпить показалось мне пришедшим из другого мира. Я не хотела вас обидеть. Простите еще раз.
– Вам не за что извиняться, юная госпожа. Но мое предложение было вполне серьезным.
– Тогда бренди, если вас не затруднит. Отец запрещал мне пить, но сегодня я ослушаюсь его запретов.
– Бренди, – бросил клерк одному из вышибал. – А вам, господин ван Нормайенн?
– Молоко.
Тот кивнул, проводил нас к креслам. Не прошло и минуты, как на столике появился тюльпанообразный фужер, наполненный янтарным напитком, и стакан с молоком. Я сделал глоток как раз в тот момент, когда сквозь стену прошел Проповедник:
– Основная толпа пошла по соседней улице, к дому каноника. Но сюда направляются человек пятьдесят. У них огонь и порох.
