Я спустил ноги с кровати, раздался скрип пружин, и это было первое, что я услышал. Первый звук. Я постоял у кровати, прислушиваясь, не происходит ли чего–нибудь за дверью, но услышал только собственное громкое дыхание. Несколько мгновений ожидания…
Я не смог ничего услышать. Однако там было что–то.
Нечто такое, что вы себе представили, когда проснулись посреди ночи от звуков, доносящихся снизу и похожих на чьи–то шаги. Что–то такое, ради чего вы не станете немедленно вскакивать и отправляться на его поиски, поскольку постараетесь убедить себя, что «это» — не здесь и вам просто показалось. Однако «оно» — именно здесь. И вы чувствуете это в абсолютной тишине ночного дома. Абсолютную бесшумность создания, которое может задержать свое дыхание дольше, чем вы.
Шаркая, я приблизился к окну и заглянул за шторы.
Поначалу казалось, что все выглядит ровно так, как выглядело всегда, когда я смотрел в окно. Сквозь ветви дуба, растущего на нашем дворе, виднеется угол Фарнум и Фейргроув; тротуар, отполированный недавним дождем и блестящий так, словно его полили маслом. Рисунок трещин в асфальте дорожки под моим окном, похожий на изогнутый след от удара молнии. А над крышами Куинлейна, в нескольких кварталах от нашего дома, виднеются верхние этажи торговых зданий на Мейн–стрит.
И все это окутано дымкой серого, грязного тумана. Необычного для настоящего Детройта. Словно облако опустилось на землю и поглотило все краски мира, оставив лишь смесь серого и коричневого, цвета камня и песка. И эта дымка то густела, то становилась тоньше, пока я смотрел на нее. Дышала.
Когда туман снова рассеялся и поднялся вверх, я увидел, чего там не было…
По улицам не ездили автомобили.
В окнах соседских домов не было заметно никаких признаков жизни.
Однако калитка в наш двор была открыта. Створки покачивались от порывов несуществующего ветерка. Они периодически смыкались, но защелка не запиралась, и створки снова и снова широко распахивались.
Внезапно почти физически ощутив тишину, укутавшую весь дом и меня, я закрыл шторы. Прислушался к тому, что терпеливо ожидало, пока я открою дверь и моя комната перестанет защищать меня.
Если именно это и есть моя вечная жизнь, тогда у меня нет выбора.
Я открыл дверь.
Коридор второго этажа был едва освещен, поскольку все другие двери комнат, расположенных здесь, — ванной, спальни родителей, комнаты Эш, — были закрыты. Но что–то приближалось из темноты. Я это почувствовал раньше, чем увидел. Там, внизу, медный светильник покачнулся на дюйм, не больше, и снова замер.
Ну же! Давай!
Никто не отдавал этот приказ. И это не было внутренним голосом.
Просто так бывает у близнецов.
Посмотри внимательно. Как раньше…
Я начал с комнаты родителей.
Окна тоже зашторены. В душных сумерках я отметил, что все вещи на своих местах. Аккуратно застелена кровать. На комоде с зеркалом стеклянный зверинец флаконов с духами: «Шанель № 5», «Диор», «Оскар де ла Рента». По–прежнему почти полные — подарки на день рождения, сделанные отцом и хранимые, словно музейные экспонаты. Зеркало в полный рост, оно полнило всякого, кто имел неосторожность посмотреться в него. Сейчас в нем отражалась моя изогнутая долговязая фигура. Я увидел себя дрожащим, с засаленными волосами, и выглядел еще более испуганным, чем ощущал себя. Я уже собирался закрыть дверь, как вдруг на кровати родителей, на простыне, ближе ко мне увидел четкий контур–вмятину в форме человеческого тела. Словно кто–то ложился сюда не поспать, а просто чтобы вспомнить, как это — лежать в постели. После чего неуклюже попытался разровнять поверхность простыни.
Подобная неуклюжесть, как я знал, водилась за мной. Впрочем, в этом я был похож на своего отца.
След человеческого тела с той стороны кровати, где всегда спал отец. Его размер. Как раз такая же форма головы. И тут же я уловил в воздухе легкий след, оставленный отцом: запах его пижамы и аромат мыла «Брут».
Он тут был.
А это означало, что, возможно, он здесь до сих пор.
Дальше — дверь в ванную. Самая большая опасность — увидеть отца на унитазе или занимающегося чем–то глубоко интимным; нечаянно увидеть его без одежды… Нет, там никого…
