— Знаю. Я просто говорю, что нам никто не поверит.
— А это вообще ничего не значит. До других нам нет дела.
Он запомнил не все, но вполне достаточно.
Он помнил, как искал меня в пустынном городе, зная, что я один и нуждаюсь в помощи. И следовал за моим голосом. И когда Эдди меня нашел, там было еще что–то. Нечто такое, о чем он знал, что если на это посмотреть, то лишишься возможности двигаться и мыслить. Поэтому Эдди стал смотреть на меня. И я смог уйти.
— Прости меня, Эдди, за то, что я позволил ей сделать все это с тобой. Я не должен был вмешивать тебя во все это. Мне надо было все решать самому.
— Ты не сделал ничего плохого. Это все она. А потом, никто не должен оставаться в одиночестве. Кроме того, ты ведь хотел ей помочь, да?
— Да, пытался…
— Плохо закончилось? Я имею в виду, для нее? Это было больно?
— Да, для нее все кончилось скверно. И ужасно мучительно.
— Хорошо. — Больше Эдди ничего не хотел об этом слышать. — Тогда мы с нею в расчете.
Операцию по пересадке сердца проводил тот самый кардиохирург, который понравился мне еще в первый раз. Понятно, в тот момент я об этом не знал. Однако теперь мысль о том, что именно он поменял мой забарахливший маятник и поместил сердце другого человека туда, где оно сейчас бьется, придавала мне уверенности. Все–таки приятно думать, что наши сердца держали в своих руках друзья.
— Так–так, мистер Орчард, — хмыкнул он, когда сознание вернулось ко мне в первый раз. — Похоже, вы собираете материал для новой книги. Скоро ожидать?
— Не думаю. На этот раз все тайны останутся при мне.
— Ах, вот как? Не хотите, чтобы жена узнала обо всех гуриях, которые вас там ублажали?
— Ну, вроде того…
Он проверил мой пульс, измерил давление, прочитал что–то в истории болезни. И покачал головой.
— Вы в такой форме, что трудно поверить. Хотя и выглядите слегка с похмелья.
— У вас у самого такой вид, будто вчера вы крепко поддали.
— Так оно и есть.
Я поблагодарил его. На это ушло некоторое время. Я попытался сказать хирургу, что сделанное им изменило не только мою жизнь, но и жизни других людей и я теперь постараюсь помогать им всеми возможными способами. Что, может быть, для него это и не важно, но я обещаю не тратить впустую подаренное мне дополнительное время. Я спросил доктора, как его зовут, и заверил, что, если у нас с Уиллой когда–нибудь появится общий ребенок, или мы подарим Эдди щенка, или я все–таки приобрету когда–нибудь яхту, мы непременно назовем их в его честь — Стивен. Мой спаситель выслушал все это с ироничной улыбкой — как наверняка выслушивал подобные благодарности от других больных. Для него подобный чудесный исход чередовался с разочарованиями, так что он ко всему относился философски.
— Я в этой истории всего лишь ремесленник, — сказал он. — Это вы, Дэнни, нашли дорогу назад, не я.
— Ну, что тут скажешь. Мне просто здесь нравится.
— И неудивительно. Большую часть времени тут чертовски хорошо. — Хирург подошел ко мне поближе, и лицо его сделалось серьезным. — Позвольте задать вам один вопрос. Раз уж вы так привязаны к нашему грешному миру, чего ради вы устроили этот спринтерский забег по улицам города? За вами кто–то с ножом гнался? Или опаздывали на самолет?
Мне не хотелось лгать этому человеку. И что–то подсказывало мне, что, если сказать ему правду, он удовольствуется моим рассказом. По крайней мере, убедится, что я верю в эту историю, даже если он сам в нее не верит. Но насколько далеко можно зайти в рассказе о ситуации, подобной той, в которой я оказался?
Расскажешь мало — и во всем этом не будет смысла. Начнешь рассказывать в подробностях — и, чего доброго, посчитают, что мне самое место в психиатрической лечебнице.
— Мне надо было там… кое о чем позаботиться, — осторожно ответил я.
— Надо понимать, «там», о котором речь, — это Там, а не на Бойлстон–стрит.
— Если бы это была Бойлстон–стрит, я заказал бы такси.
Похоже, хирурга такой ответ практически устроил. В любом случае, больше он не стал задавать никаких вопросов. Просто кивнул головой в свойственной ему манере, словно он соглашается с собеседником. И отошел от моей кровати, давая понять, что серьезный разговор окончен.
