Мария только покорно и слепо следовала за Кассандрой, устроившейся на мягком кожаном сиденье коляски и втащившей дочь вслед за собой. Она не сводила глаз со своего сокровища, трепетно оглаживала парадную робу красавицы, едва касалась пальцами её ярких голубых глаз и пунцовых пухлых губ. Под пальцами чувствовалась плотная и тёплая слоновая кость, и девочке чудилось, что живое тело куклы трепещет, дышит под её лёгкими прикосновениями.
Мария ничего не видела всё время, пока они ехали по улицам города, то широким, ограниченным высокими глиняными стенами, то узеньким — едва разъехаться двум экипажам — под высокими консолями вторых этажей домов, выступающих над первыми ярусами. Она ничего не видела и не слышала, ни до чего ей не было дела: в её руках была такая кукла, которой могли бы позавидовать девочки даже старше её возрастом — никогда никто не имел такую красавицу...
Но пока коляска немилосердно тряслась на крупных булыжниках или мягко катилась по пыльной траве улиц, Мария сделала удивительное открытие. Она взяла куклу под своё прозрачное покрывало, окутывающее голову, и потрогала ручки и ножки куклы. И вдруг поразилась: слегка согнутые в локтях руки куклы легко отодвигались назад и вперёд и могли даже подниматься над плечами, а согнув ноги, Мария могла усадить куклу на свои колени, на свой красный с золотой каймой далматик[4], и тогда красавица казалась королевой, восседающей на золотом троне...
Она так погрузилась в изучение и созерцание своего бесценного сокровища, что только сокрушённо вздохнула, когда мать взяла её за руку, а невольницы подхватили, чтобы высадить из экипажа.
Но и тут, прижав куклу к груди, Мария почти не видела того, что окружало её. А ведь это был её первый выход на большие люди, потому что в общественных банях богатые горожанки иногда проводили целые дни, запасшись едой, одеждой, большими кувшинами шербета. Здесь женщины обменивались новостями, сплетничали, кичились друг перед другом своими нарядами и уборами — словом, вели себя так, как и во все времена вели себя женщины.
Мария ещё никогда не бывала в общественной бане. В их дворе была своя, достаточно просторная и хорошо оборудованная баня, дважды в неделю её хорошо топили, и тогда вся семья принимала душ, натиралась благовонными маслами. Но домашние бани строились не с таким размахом, как общественные, и турецкие женщины предпочитали посещать общественные, где можно было пообщаться с другими горожанками.
Двойные эти бани состояли из двух совершенно одинаковых частей — одна из половин была женской, вторая — мужской. Они не сообщались между собой, в женской половине все слуги и банщицы были женщинами, а в мужской горожан обслуживали евнухи.
Каждая половина общественной бани делилась на три равные части, и назывались они всё ещё по-византийски, по-древнему — аподитерий, тепидарий и кальдарий. Эти части соединялись между собой особыми дверями, а сами отделения напоминали роскошные дворцы, облицованные разными породами мрамора.
Когда Мария с матерью и двумя невольницами, нёсшими за ними большие бохча — особого рода мешки с мылом и простынями, — вступила под своды аподитерия, она забыла о своей дорогой кукле. Квадратное здание заканчивалось высоким сводом, затейливо устроенном из кирпичей. Круглый свод пропускал немного света, промежутки между перекрытиями были застеклены витражами. Игра света, разноцветные блики, падающие на мраморный белый пол, заставили Марию замереть от восторга. Высоченный свод, сквозь который проливался этот необычный свет, побудил её поднять голову кверху и задержать взгляд на необыкновенном куполе.
Только позже, налюбовавшись игрой разноцветных бликов, увидела Мария каменное, облицованное розоватым мрамором возвышение, идущее вдоль стен аподитерия. В самом центре помещения плескалась вода в бассейне, выложенном голубыми мраморными плитами. А в его середине била вверх тоненькая струйка воды, падающая в большие мраморные чаши. У самого основания струи чаши были вогнутые, с бороздчатыми краями, словно бы морские раковины, и полны воды, с них она сбегала в чаши, тоже мраморные, но меньшего размера, а у самого бассейна они и вовсе становились крохотными. Это удивительное сооружение приковало взгляд Марии: в их доме тоже был бассейн, но такой красоты мраморных чаш, похожих на гигантские жилища морских моллюсков, там не было. И она мысленно возблагодарила свою мать, что в этот памятный день взяла её с собой в это очаровательное жилище удивительного света и чудесной воды.
